День был хмурый. Темные облака клубились низко. Плыли по небу два ангела. Ангелы были старые и в исподнем.
Плывут они, плывут, на солнце жмурятся и фыркают. А насчет земли сомневались: муть одна, тучи серые, и где там твердь – непонятно, может, никакой тверди нету, а всю эту дребедень насквозь палкой проткнуть можно. Один ангел набок оборачивается, рукой под себя гребет и говорит другому:
– Фль… фль… Дно меряю.
Второй ангел плыть перестал, заколыхался тихо на месте, а первый воздуха в грудь набрал, из облаков высунулся, крыла над собой простер и вниз топором пошел.
А внизу была дача, а на даче отдыхал Юрий Васильевич Медведев, школьный учитель труда по прозвищу Помидор. Он в это самое время пил чай на свежем воздухе, а жена его, Валентина Петровна, занималась в домике стиркой. Пьет Юрий Васильевич чай с блюдечка, пьет – и видит: с неба спускается нога в исподнем, а на ноге – ногти, вкривь и вкось завороченные, а от исподнего штрипки свисают. И когда в самовар ткнулись, чуть самовар не перевернулся.
– Ап… – поперхнулся Юрий Васильевич, ухватив самовар. – А!.. Валя!.. Валя!..
Валентина Петровна из домика выбежала, и с нее на крыльцо хлопья пены посыпались.
Валентина Петровна глазами помигала, близоруко щурясь, а потом обратно побежала.
– Ноготь – во! – сказал Юрий Васильевич и, сотворив из пальцев сердце, приладил к блюдцу – кто кого больше. Потом, откинувшись на стуле, стал чистить зубы языком и смотреть на соседа, который красил сарай.
– Есть, – выдохнул ангел.
Сосед красил сарай.
Любовь и смерть Виктора Оверьянова
Витька Оверьянов, сантехник треста «Севсантехмонтаж», не терпел насилия над своей личностью. Даже в армии, в ночь тревоги, его будила внутренняя причина, а не крик «Подъем!». А до и после армии он затыкал будильник по утрам прежде, чем тот зазвенит.
Я смотрю на этот будильник, накрыв ладонью плечо. Как это случилось, что я нес вчера тяжелый гроб с Витькой Оверьяновым?
* * *
…Рука ударилась в преграду. Было темно, он не знал, что разбудило его. Он хотел подняться, но стукнулся башкой о вдруг низкий потолок, упал на лопатки и перестал дышать.
Мир захлопнулся вокруг него.
Он стащил с носа шляпу и, без толку моргая, сказал пропавшим голосом матюг.
Потом полез в карман за спичками и замер, удивившись присутствию кармана вместе со спичками. И тут же еще больше удивился присутствию шляпы на голове. Он стукнул себя по носу затекшей рукой, потрогал шляпу, нащупал на ней прореху, зашитую проволокой, нащупал карман на груди, шуруп в кармане и паклю. На нем была роба.
Он опять попытался подняться, медленно и осторожно, и второй раз потолок остановил его на подъеме. Он застыл под тупым углом, касаясь шляпой невидимой преграды, потом упал на лопатки и, шумно вздохнув, полез в карман за спичками.
Руки тряслись, когда он чиркал спичкой. Светлячок пламени выхватил из темноты тускло-серую жесть, со всех боков окружившую его. Огонь обжег пальцы, он бросил спичку, тут же вытащил новую, руки тряслись еще сильней, и спичка сломалась, ударившись не туда, он вытащил еще одну спичку и уронил куда-то коробок. Хлопая возле себя ладонью, он вдруг озлился и со всей силы ударил кулаком по дурацкой жести, та вздрогнула. Он пососал кулак. Он узнал ее. Надо было смеяться, но он не мог начать.
Он спал посреди пустыря, на стройке, в огромном цехе, в трубе вытяжной вентиляции.
* * *
Вот какое дело: в тот день работа валилась из рук. Бывают такие дни: аж нечем дышать, будто гадость кому сделал.
Их было двое – он и сварщик Виртуоз. Время от времени приходил мастер, курил, а уходя, гнал работать. Он с детства не выговаривал «р», он говорил «трлиста», «парловое». Виртуоз клал на плечо пачку электродов, уходил в цех, шаркая тяжелыми башмаками. Мастер, скособочась, уходил в другую сторону, Витька бросал ему вслед папиросу. «Трлиста рлублей», – передразнивал он мастера, вставая.
Работать все равно не было сил.
Придя в цех, они сваливали инструменты на пол и падали сами. Виртуоз, надев огромную негнущуюся рукавицу, мешал возле себя рассыпанный малярами порошок, а Витька, лежа, глядел на Виртуозову гусиную шею, на толстую ржавую арматуру, торчащую из стены, и это не могло кончиться, не было мочи терпеть.
Когда совсем зарябило в глазах, он молча бросил Виртуозу ключи от будки. Виртуоз молча встал и пошел переодеваться, а Витька от нечего делать стал кидать кирпичами в голубей, которые, свистя крыльями, летали под потолком.
Он был один во всем огромном цехе, гулкое эхо отзывалось на удары кирпичных обломков о стены, о трубы, сваленные на бетонном полу. Голуби, свистя крыльями, взлетали испуганно, кирпичи ударялись то в стену, то в кран, и превращались в крошево, и розовая пыль повисала в воздухе, а один голубь не хотел никуда улетать и сидел на месте, не обращая на кирпичи внимания.
