Правда, я опасаюсь, что сама Америка как таковая удивит меня прежде всего тем же самым.
Не помню как, но само собой слово «Америка» мною было освоено и перестало вызывать непонимание и удивление. Это слово в очень раннем возрасте укоренилось в моём сознании даже без знания его значения. Но я очень хорошо помню, как первый раз «Америка» зазвучала для меня не как какое-то приятное для слуха, но бессмысленное звукосочетание, а как конкретное, существенное явление и некий факт мироустройства, который имеет к моей жизни непосредственное отношение и влияет на неё. Я отчётливо это помню.
Мне было тогда восемь лет. Стояла суровая, и даже лютая, зима, но морозы не мешали нам проводить много времени во дворе и в играх. Помню, в тот день уже стемнело, хотя было ещё не поздно. Просто зимой день короток и стемнело рано. Дворовая команда мальчишек близкого мне возраста построила снежную крепость. Построили мы её возле фонаря, чтобы было светлее строить, а потом играть хоть при каком-то свете. Когда крепость была готова, возникли проблемы. Строили мы её все вместе, но, чтобы играть, нужно было разделиться на тех, кто будет крепость оборонять, и на тех, кто будет её атаковать. Крепость получилась очень хорошая, поэтому все хотели быть её защитниками. К тому же нужно было определиться и поделиться на «наших» и «не наших».
«Не нашими» в батальных играх были всегда «немцы». «Немцы» были главными врагами. Понятное дело, что оборонять крепость должны были «наши», а нападать «немцы». Это, во-первых, соответствовало исторической правде, а во-вторых, так было справедливо. «Немцами» быть никто не хотел, главным образом потому, что было известно всем и каждому, с самых ранних лет жизни, что наши победили, а немцы потерпели поражение. В любой игре в войну, когда мы делились на «наших» и «немцев», «немцы» были обречены заранее, так как противоречить истории было невозможно. Конечно! Кто хотел быть «немцами» и проиграть заранее? Все хотели быть «нашими» и быть уверенными в победе.
Я никогда «немцем» быть не соглашался. Я даже отказывался от участия в игре, но «немцем» не был, даже если мы тянули жребий и этот жребий выпадал мне. Я не мог! Как я мог быть «немцем»? Мой дедушка же воевал с немцами.
Мой дедушка воевал и победил, а значит, мы победили. У дедушки были ордена и медали. Он мне давал их подержать, когда я хорошо себя вёл, то есть с аппетитом ел и ничего не оставлял на тарелке, или качественно и без напоминания чистил зубы, или просто был некапризным и покладистым, тогда мне на майку или рубашку пристёгивали дедушкину медаль, и я чувствовал себя защитником Родины.
Мне нравилось смотреть кино про войну, особенно боевые сцены. В этих фильмах у немцев и форма была более красивая, и танки более страшными, но наши солдаты побеждали. Наши солдаты были сильнее всех! Кого всех? Сильнее немцев! И я это хорошо знал. И дедушка рассказывал. Он рассказывал, как было трудно, но всё равно мы победили.
Из этого моего знания следовало, что мы победили не только немцев, но и вообще мы всех-всех победили. Ну а если ещё не победили, то обязательно победим, потому что мы самые сильные, а главное – мы правы. В этом я не сомневался и был абсолютно в этом уверен.
А немцы были единственными известными мне врагами, врагами сильными, страшными и жестокими, но мы-то были сильнее. Сильнее всегда! И меня в этом убеждали фильмы, не только про последнюю войну с немцами, но и фильмы про стародавние времена, когда на нас нападали немецкие рыцари в рогатых шлемах, с большими мечами и с крестами на щитах и одеждах. Но и тогда наши воины в остроконечных шлемах, легко одетые и совсем не грозные на вид, немцев побеждали и разбивали наголову. Мы были сильнее всех, если так сокрушили немцев. Я это знал, и все это знали. Так что, конечно, никто не хотел в игре быть «немцем».
Мы спорили и рядились у стен снежной крепости. Мы ругались и галдели: «Ты будешь немцем!» – «А почему я?!» – «Сам ты немец!»…
Мы шумели, а всё это слушал парень Геша. Геша был много старше нас. Сейчас я думаю, что ему было лет четырнадцать, не больше. Но нам он казался очень взрослым. Геша слонялся по всему району, был свободным, весёлым и открыто курил при взрослых. Все мы знали, что он знаком с настоящими взрослыми и страшными хулиганами, что Геша бродяга и что родители будут не в восторге, узнав о нашем общении с ним.
Но когда Геша приходил в наш двор и снисходил до того, чтобы принять участие в наших дворовых незатейливых играх, все, конечно же, хотели быть в его команде, если это была командная игра. В дворовый хоккей или футбол Геша играл здорово и лихо. Но в азартные игры на денежки или на любой другой интерес с ним было лучше не связываться. Шансов не было никаких.
Ещё Геша мог предложить купить у него какие-то весьма ценные вещи, которые он невесть откуда брал. Кой-какие денежки у нас были, но денег не было. Да и вещи, которые он предлагал, были хоть и очень нужные, но какие-то опасные. Так что к родителям обращаться за деньгами не было смысла. А Геша мог предложить, например, старинную серебряную монету, ржавый штык, патроны для охотничьего ружья, блестящего железного оленя, который некогда украшал старый автомобиль «Волга», сигнальную ракету или настоящий хирургический скальпель, который, как он утверждал, легко резал что угодно, даже стекло. То есть Геша был авторитетный человек!
И вот он стоял, слушал, как мы пытаемся поделиться на «наших» и «немцев», и вдруг подошёл к нам решительно. Мы сразу притихли. А Геша покуривал и возвышался над нами худой, сутулый, в клочковатой рыжей шапке непонятного меха.
– Короче, – докурив и отбросив окурок, сказал Геша, – все вы можете быть хоть немцами, хоть кем, а я буду американцем. Кто за меня?
Мы молча стояли и смотрели на него. Мы все были готовы и рады даже быть за Гешу, но вот американцами быть были не готовы. Мы не знали, хорошо это или плохо. А вдруг это даже хуже и позорнее, чем быть «немцами». Геша-то был парень хитрый. Мы знали, что с ним надо быть поосторожней. К тому же я не знал, как мои папа и дедушка отнеслись бы к тому, что я решил побыть американцем под Гешиным руководством. Но самое главное, если в «наших» и «немцев» мы знали, как играть, то про то, как играть в американцев, понятия не имели.
– Ну?! Чё притихли? – обведя нас всех хитрым и дерзким взглядом, сказал Геша. – Не ссыте! Американцы прилетят и всё здесь разбомбят. Так что я могу быть один против всех. Аме-е-ерика! – крикнул Геша, подпрыгнул и ловко, сильно и даже картинно ударил ногой в самую середину нашей крепости. Крепость не поддалась, и у Геши получилась только вмятина. Он явно рассчитывал на большие разрушения и эффект.
– Ах так!!! – крикнул он и навалился на нашу крепость плечом. – Ну чё стоим?! Давай помогай! Америка атакует!
Геша проломил-таки стену. Не сразу, но проломил. Сделал он это весело, выкрикивая смешные слова разными голосами, изображая какой-то непонятный язык. Я тогда подумал, что это американский язык. А ещё он корчил смешные рожи.
Очень скоро нам уже было не жаль нашей крепости, и мы все вместе накинулись на неё. Мы возились в снегу, радостно доламывали остатки стен и даже разбивали крупные снежные комья. Хохотали, боролись, кидались обломками крепости. Получилось веселее, чем мы рассчитывали. Потом мы устали, запыхались и взмокли. Кого-то криками из окон загоняли домой. Крепость была полностью разрушена, и мы уселись на её руинах. Геша закурил.
