Ко мне подошла русская нищенка. Уже с утра она была смертельно пьяна. Женщина плакала и просила хлеба. Говорила, что собирает на вокзале пустые пластиковые бутылки из-под минеральной воды.
Все передние зубы у нее были золотыми. Я сделал вывод, что собирать бутылки — бизнес в Казахстане выгодный.
По сравнению с Россией здесь все было немного иным. Неизменными остались только реклама «Кока-Колы» и цыгане. Маленькие цыганские дети подходили ко мне, улыбались, ни о чем не просили, разглядывали мою бритую голову. Наверное, они никогда не сталкивались со скинхедами.
Я вернулся в вагон и стал смотреть на станцию через окно. Станция сразу стала казаться более симпатичной.
Это очень важно, чтобы между тобой и всем остальным было стекло. Плоский экран. Если стекло есть, все о'кей. Можешь считать, что жизнь — это просто кино. Если нет, приходится признать, что творящаяся на свете задница имеет какое-то отношение к тебе… какое-то очень серьезное отношение.
5
В вагоне был не один проводник, а целая бригада. На пассажиров внимания они не обращали. Парни были заняты серьезным бизнесом.
Еще на территории России старший бригады, улыбаясь, сказал, что в моем купе он провозит четыре коробки минеральной воды. Не мог бы я на таможне сказать, что это мое?
Теперь он коробками и ящиками скупал товары на каждой станции. Некоторые ящики он, свинтив плиты потолка, запихивал под обшивку вагона. Причем один раз, кряхтя от натуги, крикнул мне:
— Чего сидишь-то?! Вставай! Помогай!
Мне было наплевать, если бы он провозил наркотики или оружие, — но что, если в коробках была свежая рыба? А снаружи духота. Задохнемся ведь!
Непрерывным потоком по вагонам шли коммивояжеры. В основном вьетнамцы (пиво, сигареты, фрукты, шоколад в огромных килограммовых блоках) и казахи (верблюжьи носки, туфли с загнутыми носами, огромные пельмени-манты). Еще шли нищие. За час их проходило не меньше сорока человек. Соседка-блондинка пробовала угощать их апельсинами.
За разрешение пройти через территорию все платили проводнику какую-то денежку. Во время стоянки одна казашка попыталась прошмыгнуть не заплатив. Проводник с ассистентами бросился на нее, далеко отшвырнул тележку с товарами, следом выкинул сумку с деньгами, а под конец туда же полетела и сама прохиндейка.
Вскочив, тетка с криками бросилась на штурм вагона. Проводники заняли оборону. Сигареты и жирная еда вперемешку лежали на асфальте. Зрители и милиционеры молча наблюдали, чья возьмет. Один из милиционеров кушал мороженое.
Пассажиров-безбилетников проводники начали набирать сразу, как мы отъехали от перрона в Москве. Сперва это были в основном русские. На одной из станций в вагон сел парень с беременной женой в джинсовом сарафане.
Проводник взял с них полную стоимость проезда, но место выделил лишь одно на двоих. Плюс сказал, чтобы они заплатили за постельное белье. Пара попробовала возмутиться. Проводник ответил, что еще слово, и они на ходу будут прыгать из вагона, а деньги он им все равно не отдаст.
У одного из коммивояжеров я на пробу поменял несколько долларов на узбекские сумы. На самом деле я не собирался уезжать из дому надолго. Поэтому взял с собой минимум. Кто мог подумать, что все так обернется?
Я вытащил рюкзак, высыпал все, что в нем было, попытался разложить на кучки.
В рюкзаке нашлась зубная щетка, распечатанная бритва «Жиллетт», полбутылки одеколона, дезодорант, футболка, три пакетика кофе «Nescafe» и несколько кассет.
Бритва была тупая. Побрить ею лицо еще можно, а вот голову — вряд ли. Если что, придется сходить в среднеазиатскую парикмахерскую.
Потом я порылся в карманах. От полученного гонорара осталось $470. А ведь надо еще и чем-то питаться. В джинсах нашлись ключи от петербургской квартиры.
В нагрудном кармане куртки лежал розарий — католические четки. Уезжая из дому больше чем на день, я всегда беру их с собой. Не помню, я говорил, что был крещен именно в католической церкви?
На ногах были носки. Один был надет правильно, а второй — вывернутым на левую сторону. Это ничего: в конце концов, ноги у меня тоже не одинаковые, а разные: одна левая, а другая правая.
Это было все. Именно с этим добром мне предстоит жить дальше.
Я лег спать. За окном мимо поезда ползли руины космодрома «Байконур». Над руинами светили азиатские звезды, до которых отсюда уже никогда не доберется ни один из рожденных на Земле.
6
Утром попутчик-старичок первый раз посмотрел на меня осмысленным взглядом и спросил, правильно ли он понял: я еду в Азию один? Я сказал, что да, все верно.
— Один? Ты что, дурак? В эти края по одному не ездят.
— Почему?
— Ты даже не дурак, ты покойник! Зачем ты поехал?
— Ну… как сказать?
— Хрен ты оттуда выберешься. Там в кишлаках на границе людям ноги бомбами-растяжками отрывает. Прямо на улицах. Идешь, а вокруг — оторванные ноги!
— Так не бывает.
— Да ну?
— Неужели бывает?
— Сам увидишь. Только для тебя, парень, будет уже поздно.
Мы полежали молча. Каждый на своей полке. Потом я спросил:
— Оттуда действительно сложно выбраться?
— Оттуда невозможно выбраться! Там на вокзале очередь за билетами — на несколько километров. Люди неделями спят в этих очередях, понял? Стоя! Несколько километров узбеков, каждый из которых обеими руками держится за задницу впереди стоящего, понял?
— Зачем они держатся за задницу?
— Чтобы без очереди никто не влез. Там на поезд вместимостью тысяча двести человек продают по пятнадцать тысяч билетов. Они выстаивают такую очередь, покупают билет, но все равно не могут уехать. Потому что ты с билетом, как лох, подходишь к вагону, а там стоят люди с пистолетами, которые упирают ствол тебе в лоб и говорят, чтобы ты шел вон, понял? Там все поезда куплены на пятнадцать лет вперед.
— Кем куплены?
— Ты действительно, что ли, идиот?
— Вообще-то нет. Просто никогда не был в Средней Азии.
— Там все купе забиты дынями и героином. Целые купе героина, понял?
— Разве так бывает?
— Ага. Тут еще и не так бывает. Ты открываешь дверь купе, которое указано у тебя в билете, а там до самого потолка вбиты холщовые мешки с героином. Сесть некуда, парень.
Мы опять помолчали.
— Зачем вообще ты сюда поехал?
— Так. Не знаю зачем. Прогуляться.
— Прогулялся? Можешь считать себя покойником. Русских там не любят.
Он помолчал, перевел взгляд на меня и добавил:
— Особенно таких, как ты.
