Вчера день был нечетный. Как они условились — по нечетным за собачкой присматривает Самвел. А тот куда-то пропал. Утром покормил собачку, вывел во двор минут на десять и исчез. Пришлось Нюме самому кормить собачку. Правда, он соседа не попрекнул — все испытывал чувство вины за разбитый кувшин. К тому же Самвел вернулся из города каким-то усталым и подавленным. Заперся в своей комнате и не выходил. А ведь знал, что вечером по телевизору футбол. И Нюма не напоминал. Принципиально. Лишь прибавил звук, чтобы Самвел догадался, что Нюма обиделся. Но сосед не реагировал. Прошел в туалет, просидел там, как обычно, минут тридцать. К Нюме так и не заглянул, несмотря на вой футбольных болельщиков. Нюма убавил звук, потом вообще переключил канал. Так и просидел перед телевизором, бездумно глядя на экран, с которого популярный эстрадный артист Пивокуров, с видом пришибленного болвана выпучив глаза, нес какую-то чушь. И Точке артист не нравился. Она прижалась к ножке кресла и тихонечко поскуливала, когда зрительный зал взрывался восторженными аплодисментами. А вот футбол собачка смотрела внимательно…
Припозднившись, Нюма решил не выставлять Точку на кухню, оставить у себя в комнате. С тем и улегся в свою широкую деревянную кровать, на два ватных матраца: сбитые комья одного сглаживали комья второго. Зато подушка была большая, пуховая, с вышитыми инициалами покойной жены в уголке наволочки. Казалось, подушка хранит запах жены и даже ее… дыхание. Хотя инициалы едва угадывались от многократных стирок.
Спал Нюма крепко, спокойно, без сновидений, что в его возрасте являлось великим благом и предметом зависти Самвела. Тот часто ночью вставал в туалет. А храпел и постанывал так, что соседи со второго этажа выражали недовольство. «Вам бы его переживания!» — думал в ответ Нюма и лишь пожимал плечами, беря на себя «вину» Самвела. Пойди разберись, кто храпит — он или Самвел…
Тем утром Нюма проснулся в каком-то беспокойстве. Резко, как от толчка. Было тихо. Не слышно никакого храпа за стеной. Несколько секунд Нюма бездумно таращил на стену глаза… Февральская ночная темень не впускала в свои владения робкий новый день. Лишь настенные оранжевые полосы от дворового фонаря стали более расплывчаты и вялы…
Сознание пробуждалось… Нюма почувствовал в ногах непонятную тяжесть и приподнял голову. Свет фонаря касался края кровати и оттуда, как из-под оранжевой накидки, смотрела на Нюму мордашка собачки. С четкими пятнышками под глазами. Словно собачка и впрямь плакала от радости при виде Нюмы…
— Точка, Точка, — прошептал Нюма. — Что ты там лежишь в ногах? Иди ко мне…
Собачонка вскинула задок и, выпростав себя из-под оранжевой накидки, поползла к Нюме. Медленно, точно не веря своему счастью… Приблизилась. Вновь посмотрела в лицо хозяина, желая убедиться, не обманет ли ее, не прогонит ли. И, решившись, лизнула щеку Нюмы узким влажным язычком. Чуть переждала и вновь лизнула, более уверенно…
Нюма приложил ладонь к ее теплой спинке. Провел сверху вниз, прогибая покорное тельце и выговаривая ласковые слова. Он испытывал такое наслаждение, словно его самого сейчас баловали, точно мальчика. Нюма даже прикрыл глаза в тихом блаженстве. Что же говорить о собачке. Она исходила от счастья и выделывала хвостиком зигзаги, выражавшие на ее собачьем языке, должно быть, наивысшую преданность…
— Пойдем питаться, Точка, пойдем питаться. Маленьким собачкам надо питаться, — приговаривал Нюма. — Сейчас встану, умоюсь, и пойдем питаться.
Собачка, будто пропеллером, крутила хвостиком, полностью согласная с намерением хозяина. И даже позволила разочек тявкнуть. Негромко. С уважением к спящим соседям. И Нюма по достоинству оценил деликатность собачки.
— Ах ты умница моя, — растроганно проговорил Нюма. — Видно, будет у нас с тобой большая любовь, понимание…
Нюма осторожно снял Точку с груди и сел, свесив ноги с кровати. Точка соскочила на пол, отпрянула на задок и, спрямив передние лапки, внимательно смотрела на старика в белых теплых кальсонах и нижней рубашке. Нюма по балетному вытянул обе стопы, желая пальцами нащупать тапочки. И нащупал. Но только один, второй наверняка под кроватью.
— Ах ты боже мой. — Нюма продел одну стопу в тапок, соображая, как сподручнее добраться до второго, — не очень-то хотелось елозить на карачках.
Точка привстала, понюхала вдрызг расплющенный тапок и скрылась под кроватью. Через мгновенья и второй тапок оказался на виду. Пораженный Нюма смотрел сверху вниз, покачивал босой ногой и приговаривал:
— Ну, Точка, ну умница… Кто же тебя научил?! Правильно сказал Самвел, ты собачья Маргарет Тэтчер…
Давно Нюме так не хотелось поскорее увидеть соседа, чтобы рассказать ему о смышленой собачонке. Но Самвел не появлялся. Наверное, решил, что не его день присмотра за собачкой, вот и спит…
Нюма разжег конфорку; поставил чайник. Набрал в кастрюлю воды для каши и тоже поставил на газ. Если подбавить сухой молочный порошок и сахар, можно сварить отличную манную кашу. Собачонка любила манную кашу, проверено.
Точка внимательно следила за движениями хозяина. А когда заметила, что тот снимает с полки пакет с манкой, не выдержала и одобрительно тявкнула.
— Знаю, знаю твои вкусы, — заметил Нюма. — Не ела ты фаршированную рыбу, какую готовила Роза. Вот бы я на тебя посмотрел… Не повезло нам с тобой, с моей Розой…
— Что это она разлаялась? — раздался голос Самвела.
Нюма прошляпил появление соседа. Да и Точка не отреагировала, ее отвлек пакет с манкой…
— А… Самвел? — воспрянул Нюма. — Привет, привет… Вот готовлю завтрак нам с Точкой. — Интонация голоса Нюмы явно звучала укором за пропущенный вчера соседом нечетный день.
— Ладно, ладно, — смиренно проговорил Самвел и, пододвинув табурет, сел. — Не мог я вчера, дело было… Как-нибудь отработаю и за тебя.
Нюма молча размешивал кашу. Иначе она будет комковатой и невкусной. Точка поднялась, сделала несколько шажков и улеглась в ожидании еды. Прямо на незримой линии между «Западом» и «Востоком», словно не желая пробуждать ревность хозяев. О чем и буркнул Самвел себе под нос. Кажется он все еще пребывал во власти своего мрачного вчерашнего настроения.
— Это еще что! — Нюма покосился на собачку и рассказал историю с тапками.
Самвел с минуту размышлял. Вздохнул, прокашлялся и проговорил:
— Наверное, сама тот тапок под кровать пихнула. Чтобы потом достать… Для авторитета.
— Ну ты даешь, Самвел! — всерьез возмутился Нюма.
— Собаки такие же хитрые, как люди.
Нюма продолжал стряпню, поглядывая на соседа. Прядь сивых волос падала тому на лоб, перекрывая глаз. Небритые щеки и подбородок придавали лицу Самвела более унылое выражение, чем обычно.
— Тебе тоже хватит, — Нюма снял с огня кастрюлю.
— Мне не надо. У меня свой есть завтрак… Положи ей побольше.
Точка одобрила такое предложение и легонько пристукнула хвостиком по линолеуму.
