В конце холодного октября, в пятницу вечером, — недели за две, за три до моего знакомства с Татьяной Владимировной у двери ее квартиры и, по-моему, через столько же примерно недель после первой ночи, проведенной мной с Машей, — я повел девушек в «Распутин». Этот ночной клуб считался в то время одним из самых элитных и стоял на углу между садом «Эрмитаж» и милицейским управлением на Петровке (именно здесь снималась русская версия фильма «Crime Stopper» — множество трупов и поставленные со знанием дела перестрелки). Правильнее сказать — попытался сводить их туда.
Лавируя между гордо выставленными напоказ автомобильными монстрами, мы подошли к дверям клуба. Двери охранялись представителями того, что москвичи называют «фейс-контроль», — двумя-тремя вышибалами ростом с Гималаи и надменной блондинкой в наушниках с микрофоном. Работа блондинки состояла в том, чтобы не допускать в клуб недостаточно гламурных девиц и недостаточно денежных мужчин. Блондинка, как это принято у русских женщин, окинула моих девушек взглядом, откровенно оценивавшим их конкурентоспособность. Катя надела в тот вечер мини-юбку «под леопарда», Маша, сколько я помню, соорудила из своих длинных волос подобие встрепанной гривы, а на руке ее красовалась серебряная браслетка с часиками в форме сердца. Думаю, не пропустили нас по моей вине. Не желая выделяться в толпе мафиози, я облачился в мой темный офисный костюм и черную рубашку и выглядел, надо полагать, как хорист из школьной постановки мюзикла «Парни и куколки». Я видел, что блондинка прикидывает, сколько хлопот я могу доставить, если меня разозлить, оценивает серьезность моей «крыши» — принадлежащего, предпочтительно, к какой-нибудь из служб безопасности покровителя, в коем нуждается каждый русский, желающий увильнуть от неприятностей и попасть в число тех, кто платит низкие налоги, или — в пятницу вечером — в клуб «Распутин». Каждый, кому хочется преуспеть, — от рыночного торговца, заимевшего приятеля-милиционера, который в нужный момент смотрит в другую сторону, до олигарха с его услужливым кремлевским покровителем — нуждается в «крыше»: в ком-то, кто внимательно выслушает его и даст кому следует по рукам, — в родственнике, быть может, или старом друге, или просто обладающем изрядной властью человеке, о коем олигарх знает, на свое счастье, нечто компрометирующее. Блондинка прошептала что-то одному из вышибал, и тот отвел нас на угол, к стоявшей за веревочным ограждением очереди отвергнутых. Может, сказал он, вас и впустят попозже, — то есть если «чистой публики» вдруг окажется маловато.
Шел снег — легкий, октябрьский, «мокрый снег», как называют его русские, оседавший на любой гостеприимной поверхности от ветвей деревьев до крыш автомобилей, но таявший на негостеприимных московских тротуарах. Некоторые из снежинок, не успевавшие спуститься так низко, подхватывались, пролетая вблизи уличных фонарей, восходящими потоками воздуха и принимались кружить в их свете, словно передумав падать на землю.
Было холодно — не так чтобы очень, пока еще нет, но близко к нулю. Стоявшие в очереди отверженные втягивали руки поглубже в рукава, приобретая сходство с ампутантами. Вышибалы без разговоров впускали в клуб всякого рода гангстеров, свободных от дежурства полковников секретной службы и среднего уровня чиновников Министерства финансов — за каждым из этих людей следовал на высоких каблуках личный гарем. Я был зол, смущен, мне хотелось махнуть на все рукой и уйти. Тут-то и появился Казак.
Его сопровождали двое-трое мужчин и четверка долговязых девиц. Я окликнул его, он приотстал от друзей, и те ушли за бархатную завесу двери. Это было одно из мгновений, когда различные, вроде бы и чуждые одна другой части твоей жизни сходятся воедино, — миг, когда ты натыкаешься, к примеру, на своего босса в фойе кинотеатра или в раздевалке плавательного бассейна.
— Добрый вечер, — сказал он, обращаясь ко мне, но глядя на девушек. — Недурственно.
— Добрый вечер, — ответил я.
С Казаком я виделся всего пару дней назад — он приезжал на Павелецкую, чтобы подписать кое-какие документы, надавать обещаний и порыгать. Казак одобрил кандидатуру выбранного нами инспектора, которому предстояло раз в несколько недель посещать строительство нефтяного причала, дабы удостовериться, что оно идет по графику. Это позволяло нам питать уверенность в том, что сроки возвращения денег будут соблюдены, — или что банкам будет на что наложить лапу, если Казак и его друзья обязательств своих не выполнят, — соответствующая процедура была подробнейшим образом расписана в подготовленном нами контракте. Инспектором, которого мы представили Казаку, был маленький, похожий на крота человечек по имени Вячеслав Александрович. Мы уже работали с ним, когда финансировали строительство порта на черноморском побережье.
— Не хотите нас познакомить?
— Простите, — сказал я. — Это мои друзья, Маша и Катя.
— Enchanté,[3]— сказал Казак. — И кто же из вас жена Николаса?
Услышав от меня, что я женат, он мгновенно понял, что я вру, но, похоже, это не вызвало у него никаких возражений. Я покраснел. Катя хихикнула. Маша протянула Казаку руку. Насколько мне известно, то была первая и последняя их встреча, и меня она по-своему радует — сейчас. Воспоминания о Маше и Казаке, стоящих бок о бок, почему-то многое для меня упрощают.
— У вас какие-то сложности? — спросил Казак.
— Нет, — ответил я.
— Да, — поправила меня Маша. Она всегда оставалась спокойной, решительной, уверенной в себе. Всегда. И это мне тоже в ней нравилось.
— Возможно, — согласился я.
— Секундочку, — сказал Казак.
Он подошел к блондинке с телефонной гарнитурой. Стоял он спиной к нам, и лица его я не видел. Но увидел, как он повел плечом в нашу сторону, и блондинка сразу же взглянула на нас. Казак продолжал говорить что-то, лицо ее все вытягивалось, и, наконец, она опустила голову, произнесла в микрофон несколько слов и поманила нас к себе.
— Веселитесь! — сказал Казак.
Ты знаешь, наверное, как иногда показывают в боевиках солдат, за которыми наблюдают через прибор ночного видения, — их окружает мерцающий ореол теплового свечения. Вот и Казак выглядел так же — причем постоянно. Его окружал ореол насилия. Незримый, но внятный каждому.
— Спасибо, — сказал я.
— Не за что, — ответил Казак.
Мы пожали друг другу руки, он задержал мою в своей чуть дольше, чем следовало, — на пару секунд, быть может, но я успел понять, что противопоставить ему мне нечего.
— Привет моему другу Паоло, — сказал он.
Войдя в клуб, мы увидели танцпол с подиумом, на котором приплясывали трое: две крепкие черные девицы с обнаженными грудями, а между ними лилипут в тигровой расцветки трусиках. Катя указала мне на потолок. Под ним колыхалась парочка голых, обрызганных золотой краской девушек с прикрепленными к их спинам крыльями. Мы направились к бару со стеклянным полом. Им служила крыша аквариума, в котором плавало изрядное количество осетров и две приунывшие акулы. Бар заполняли бесценные женщины и опасные мужчины.
