Стоя, опершись рукой на изразцы, яростно мастурбирует.
19
Вернулся к своему столу. Возбужден. Секретарша сообщает, что шеф спрашивал его. Это она виновата во всем, что происходит в это утро, убеждает он себя. Вчерашнее — непростительно. Это не любовь. Это был секс. Только секс. А он как дурак пленился пронырой, которая использовала его, чтобы не быть в одиночестве после ссоры с любовником. Она просчитала, хитрюжка, что теряет при разрыве с шефом. Утром постаралась пораньше прийти в офис и помириться с шефом. Понятно: раскаявшись в ночном приключении, она захочет отделаться от него. Ее следующим ходом будет ускорить его увольнение. Нужно остерегаться этой бессовестной, которая сейчас нейтральным тоном, будто ничего не случилось, говорит ему, что шеф запросил чеки. Среди его служебных обязанностей чеки — одна из самых ответственных. Оценив стаж в офисе, его сочли достойным анализировать бюджет, учитывать выплаты. Вся бухгалтерия офиса проходит через его стол. Человек из офиса тщательно ее проверяет. Потом шеф едва проглядывает бумаги. Доверяя своему подчиненному, часто подписывает, не обращая особого внимания на содержание. То же случается и с чеками.
В кабинете шефа с огромными окнами, затемненными плывущими тучами, единственный свет идет от настольной лампы. Видны только огромные руки и внушительное кольцо шефа. Остальное тело в тени. Входящие в этот кабинет ощущают свою ничтожность. Так было и с секретаршей — думает он. Наверное, шеф воспользовался ее слабостью. Ощущает покорность девушки всем своим телом. Как шеф щупает это тело, спускает брюки, трусы, пригибает его вперед, на стол, голые ягодицы, и он, хватающийся за края стола, когда тот, с рукой на его шее и другой на поясе, входит в него.
У шефа на столе серебряная рамка на подставке: шеф с семьей перед загородным домом. Светловолосая красавица жена и их дети, тоже светловолосые. Мальчик и девочка. По фото видно, что семья занимает высокую социальную ступень. Не переставая представлять себя на месте девушки, когда шеф обладает ею, вниз головой, ничком на письменном столе, ощущая и себя пришпиленным в той же позе, с голыми ягодицами, с толстым брюхом шефа на себе, со спущенными брюками, с острой болью в заднем проходе, с придавленной к столу щекой, он разглядывает семейную фотографию. Постепенно им овладевает сладкое безразличие. Почувствовал ток спермы. Больше всего унижает, что истечение шефа детонирует и его собственное. Оргазм у шефа — вспыхивает и он сам.
Смотрит на семейное фото и закрывает глаза. Самое ужасное не то, что шеф залез на девушку. Самое ужасное, что она могла испытывать удовольствие.
Упрекает себя за мысли об этих свинствах. Влюбленный должен быть идеалистом, мечтателем. Спрашивает себя, какой же вид любви у него.
20
Шеф читает какие-то материалы. Не обращает внимания на подчиненного, стоящего перед его столом. Он покашлял: это его способ сообщить, что он здесь. Схватив папку с чеками, шеф даже не поднимает глаз. Не скоро, но наконец обращает на него внимание. Спрашивает навскидку, что он думает об этой его фотографии. Человек из офиса мямлит. Не приходит в голову, что сказать. Примерная семья, кажется ему. Он предпочел бы, чтобы шеф отчитал его за какую-нибудь ошибку, чем отвечать на такой обязывающий вопрос. Да пусть скажет, что видит на этом фото на самом деле, что думает о его семье — просит тот. Должно быть, шефу поручили новую чистку персонала. Прощупывает его, чтобы проверить, до чего дойдет его лакейство. Это он уже проходил — волны паники, когда фантастические слухи летают над столами, превращая сослуживцев во врагов. Каждый взгляд, каждый жест — знак тревоги. Предательство кружит над столами. Он знает, как удержать стол, пока не кончатся увольнения. Но расслабляться нельзя. Серийные чистки разражаются, когда совсем не ждешь.
Шеф берет в руки фото, любуется. Потом печально касается лысины и говорит, что у его детей волосы не выпадут. Удрученный шеф поглаживает лысину. Вот у детей такого не будет. Пусть вглядится в детей на фото. Сравнит волосы ребятишек и его лысину. У них есть волосы, говорит шеф. И они блондины. Много волос — и блондины. Шеф спрашивает, понимает ли он, почему у детей не будут выпадать волосы. Человек из офиса онемел. Ситуация деликатная. Как ни отвечай, он должен выглядеть не только непринужденным, но и отзывчивым, притом не опускаться до лизоблюдства. Наконец человек из офиса решился высказать мнение. Дети еще не испытывают того стресса, что у отца. Потому что, считает он, быть шефом, исполнять такую ответственную работу — изнурительно, вот что он думает.
Шефа ответ не удовлетворяет. Просит — не надо его жалеть. У детей много волос, светлых, совсем по другой причине. Импортные. Балканские. После кучи анализов оказалось, что его жена бесплодна. Они решились на усыновление. Предпочли детей с Балкан, не индейчиков. Они с женой выбрали светловолосых. Усыновление — акт милосердия, считает он. Говорит о благородстве шефа.
Но его похвала успеха не имеет. Шеф потирает лоб, залысины и печально улыбается. Может, потом решит избавиться от него как от свидетеля, подозревает он. Рассказал про детей, поясняет шеф, потому что считает его человеком разумным. Иногда, откровенничает шеф, чувствуешь себя таким одиноким. Одиночество власти. С этой минуты советует молчать об этом. Не проверив чеки, шеф подписывает их. А он ждет молча. Не знает, что сказать. Шеф возвращает ему папку с чеками, человек из офиса смотрит на него. Наверное, первый раз он выдерживает взгляд шефа. Надо что-то сказать, а в голове пусто. Какую-нибудь умную фразу, которая может послужить утешением в любой неприятной ситуации. У него всегда под рукой набор фраз: поговорки, афоризмы, высказывания знаменитостей. Они выручают, когда нечего сказать. Таким образом, сходит за человека здравомыслящего. Не менее здравого, чем сам здравый смысл — самый расхожий из всех смыслов, как утверждает чье-то изречение. Не стоит казаться находчивым, чтобы выйти из затруднения. Быть просто лаконичным, простым. Бормочет пословицу. Шеф смотрит на него. Смотрит и снова поглаживает свою плешь, раздумывает. Раздумывает и улыбается, улыбается и благодарит. Выйдя из кабинета, он чувствует, что рубашка прилипла к спине.
Секретарша подходит, спрашивает, все ли хорошо. А он, не зная, что такое «все» и что такое «хорошо», соглашается. Она спрашивает, не занят ли он, не пообедать ли им вместе. Опять опередила его. Сейчас, как никогда, нужно остеречься. Хотя по манере обращения она снова невинная девушка. Спрашивает себя: какая из двух настоящая — та, что была вчера вечером, или та, что заперлась с шефом совсем недавно.
Думает: все мы другие.
21
В полдень центр как муравейник. На выходе из здания их захватывает толпа. Свернули с авениды на пешеходную улицу. На каждом углу военные грузовики, бригады особого назначения, отряды в касках, бронежилетах, с газовыми гранатометами, пулеметами и боевыми псами. Кислотный дождь поредел, но погода все равно мерзкая. Хотя магазины, витрины сверкают огнями, кажется, что сейчас ночь. Это ощущение крепнет от прожекторных лучей вертолетов, которые нацеливаются то туда, то сюда, выискивая группы людей. Ведь четверо или пятеро могут стать началом демонстрации. То здесь, то там кучки людей вдруг возникают, кричат, бросают гранаты. Самые опасные — смертники, они могут войти начиненными взрывчаткой в банк, в министерство или ресторан. Тогда центр города становится полем боя. Под оглушающие взрывы и выстрелы толпа в панике ищет укрытия. Вопли, беготня, газы, вспышки, обломки, железяки, изувеченные тела. Если произойдут беспорядки, он потащит девушку в какой-нибудь подъезд и — нельзя не воспользоваться случаем, — страстно желая защитить, обнимет и поцелует. Но в этот полдень на центральном фронте столицы без перемен. И он не сможет проявить героизм. Приходится быть просто другом.
