После обеда посидели еще, покурили. Мири опять отправилась к парапету, свесилась вниз, что-то выискивая там глазами. Но Петру Ивановичу крыша уже осточертела, а загорать — так у него и на даче загара хватает.
— Слушай, Миш, — сказал он, — если транспорт не работает, так ведь можно и пехом, по карте? А?.. Я думаю, просмотреть маршрут поточнее непосредственно и вперед с песнями… Как считаешь, Миш?..
— Попаля, попаля! — радостно завопила вдруг Мири. — Я в мальчика внизу плювала и попаля. Я несла Гюле уроки, был шабат, он меня биль.
— Нормально, — недовольно сказал Петр Иванович, думая о своем. — Взрослых перебиваешь…
— Васин, ты не любишь теперь меня?
— Люблю, люблю… Понимаешь, Миша, своими силами хочу добраться до Гроба Господня. Ты мне адресок черкани по-русски и по-жид… по-еврейски. Не заплутаю. А заплутаю, прогуляюсь.
Мишка почесал лысину.
— Пашка?
— Папа, я очень устал. Оставь меня, пожалуйста, в моем покое.
Мири подняла руку как школьница.
— Можно, я с Васиным пойду в Старый Город?
— Ты? А почему бы и нет? — Мишка положил руку на плечо дочери. — Значит, так. Идете в Старый Город. Покажешь Гефсиманский сад. Крестный путь. Стену Плача. Повтори.
— Мы покупим…
— Вы ничего не покупите, — нахмурился Мишка.
Мири тоже нахмурилась и, по-отцовски повторяя интонацию, сказала мрачно:
— Мы ничего не покупим. Васин будет молиться в Стену Плача…
— Не надо ему молиться в Стену Плача! — рассердился Мишка. — Просто покажешь. Потом где Иисус ходил…
— Не надо ему молиться в Стену Плача! — воскликнула Мири. — Просто покажешь! Так?
Мишка кивнул. Потом почесал свою наморщенную лбину.
— Жалко, черт… Там по пятницам монахи-францисканцы ходят по Крестному пути. К ним хорошо бы пристроиться. А может, и сегодня кого нелегкая занесет, почему нет?!
— Главное, где Иисус с мучениями ходил непосредственно, — уточнил на всякий случай Петр Иванович. — Не устанет она? А то я и в одинаре могу без проблем.
— Я сильная! — Мири сердито погрозила ему кулачком. Подпрыгнув, она повисла на самодельном турнике и, улыбаясь, стала подтягиваться на одной руке.
Петр Иванович захлопал в ладони.
— Прошу прощения.
Подозрительными, напряженными взглядами провожали Васина с Мири дворовые евреи. Очаровательный рыжий пацаненок лет пяти, еще без очков, но уже с длинными, до плеч пейсами, подбежал к Мири и что-то залопотал ей угрожающее. Мири показала ему язык. Пацан, явно озадаченный, запихал палец в нос и тоже высунул язык.
— Ми-ри-и! — донесся сверху голос Мишки.
— Чего?! — крикнул Петр Иванович, задрав голову.
— В арабском квартале поаккуратней как-нибудь!..
6
Ну и город! Что за город! Улиц не было вовсе. Они шли по проезжей части шоссе, серпантином спускавшегося с верхотуры в котловину, к центру. Правда, и машин не было. Солнце лупило в темя, но Петр Иванович предусмотрительно надел шляпу. Пальм не было, зато по обочинам росли кактусы в человеческий рост, колючие, как положено.
— Здесь можно раздеть себя, — сказала Мири, — а в Старом Городе надеть.
Петр Иванович послушно снял рубашку, сложил ее, как в прачечной, убрал в пакет. Мири тем временем достала из красного рюкзачка пластмассовую бутыль с водой, принялась жадно пить, косясь на татуировку полуголого своего спутника. Потом завернула на бутыли крышку, спрятала, отобрала у Петра Ивановича пакет с рубашкой и аккуратно сложила в рюкзачок. «Бабенка маленькая», — усмехнулся Петр Иванович.
— Зачем тебе это? — она ткнула пальцем в плечо Петра Ивановича, на котором красовалась роза.
— Это когда я был в неволе, мы так делали. В тюрьме.
— Зачем ты быль в турме?
— Негодяя побил.
Жара была не жаркая, с ветерком, прям-таки курортная. Иерусалим раскинулся по далеким оплывающим холмам бело-розовыми домами, похожими на россыпь камешков. Дома иной раз вырастали из ущелий, возле обрывов. Петр Иванович шел легко, насвистывая романс Ирины Васильевны.
Неожиданно из-за поворота завиднелся Старый Город. В самом центре его горел на солнце золотой купол.
Петр Иванович остановился.
— Гроб Господень, — хрипло пробормотал он, засовывая незажженную папиросу в карман.
— Мечеть Омара, — бесстрастно поправила его Мири, продолжая рассматривать пронзенное сердце на другом плече. — У нас тату делают цветные. Хочешь, и тебе сделают? Я буду делать на моей ноге здесь. — Она задрала юбочку. — Посмотри. Я буду делать тут, у-у, как это по-русски?.. Батерфляй. С крылами такую… бабочку.
— Ляжку-то зачем портить? — буркнул Петр Иванович. — Где ж Гроб Господень?
— Я не знаю, — пожала плечиками Мири. — Храм царя Соломона сломаль Навуходоносор… Посвистуй еще.
— Насвистелся уже. Ладно, хрен с ним, с Соломоном. Гроб Господень должен быть непосредственно…
Странное дело, они были уже недалеко от центра города, а где-то совсем рядом блеяли овцы, козел вроде замекал. Петру Ивановичу хотелось передохнуть перед дальнейшей экскурсией, но на травке не больно-то посидишь: с виду зеленая, а на самом деле — опять колючки.
— Пойдем через Львиные ворота, — сказала Мири. — Здесь наши парашютисты на танках в Старый Город поехали и катались шесть дней всю войну…
— Здесь Иисус Христос на осляти въехал! — наобум перебил ее раздраженно Петр Иванович. — А вы его распяли непосредственно…
— Не знаю, — капризно изогнула губы Мири. — Танки катались и победили арабов…
— Чего вы все: арабы, арабы? Арабов они победили…
— Потому что евреи самые умные и самые сильные. Как ты. Ты рубашку сделай. — Она достала из рюкзака пакет.
— Самые умные, главное дело, — бурчал Петр Иванович, заправляя рубашку. Арабы вон математику выдумали, спирт, порох…
— У тебя рубашка сзади не так. — Мири обошла его и засунула в брюки незабранный кусок. — Порох китайцы выдумали. Ты покупишь мне айскрим?
— Кого?
— Лед сладкий. А себе ты покупишь биру, пиво.
На площадке перед воротами с львиными мордами лежал плешивый оседланный верблюд. Он жевал вхолостую, по привычке.
— Близко не подходи, — Петр Иванович взял Мири за руку. — Оплюет.
К верблюду подошла толстая туристка с фотоаппаратом. Эх, забыл фотоаппарат попросить! Верблюд даже башки не повернул в ее сторону. Туристка забралась на него, верблюд по частям поднялся и, покачивая худыми, развалившимися в разные стороны горбами, медленно побрел по пыльной площади, ведомый под уздцы арабом в белом длинном плаще.
