28
Вот уже два года будет, как нежит свои кости в сырой земле дедушка Полтора-Ивана, — царствие ему Небесное! — кузнец, у которого Кузьма в подмастерьях ходил. Кузнецом дедушка Полтора-Ивана был знатным, но и по выпивке специалистом числился заправским. Погубила его сила нечистая — водка: захлебнулся кузнец в пьяном угаре собственной блевотиной, так и помер.
Кузьма же пить не любил: буйным становился, потому, став единственным кузнецом, решил спровадить всех забулдыг-выпивох от кузницы подальше. Мужики взбунтовались, но Кузьма по силе своей Полтора-Ивану не уступал и, побив один раз одного настырного, объявил:
— Будете донимать — не будет у вас кузнеца! Уйду в пахари.
Мужики почесали в затылке… и выкрутились:
— А драться мы всё равно здесь будем!
А какая ж драка без выпивки? Махнул на них Кузьма, да не совсем: следил, кабы не вдрызг напивались и драки до худого не доводили. За это мужики Кузьму очень уважали.
И сегодня несколько мужиков собралось от тоски перевара хлебнуть, и заспорили, чья земля в России: барская или всё ж крестьянская. Испокон веков выходило, что землёй владеет тот, кто её, матушку, обрабатывает. Земля Господа Бога! — а на деле выходило, что господ мирских, возомнивших себя божками, и закон за них, запрещающий крестьянам свои наделы иметь. До драки спор доходить стал: за кем правда?
Но дойти не успел.
Прибёг к кузнице мальчишка-пострел и объявил мужикам, что явились в деревню гости незваные, урядники уездные при оружии и верхом.
— По твою, говорят, душу, Кузьма, — сказал мальчишка кузнецу.
Заволновались мужики, о споре забыли, враз трезветь начали. А Кузьма побледнел, догадался, чьи козни, и про Валюшу, что в усадьбе трудилась сейчас, подумал тут же.
Как подумал, так и поспешил в деревню. И мужики говорливой гурьбой следом.
А в деревне посреди улицы колоссом стоял Валюшин отец в окружении мирского схода, наблюдая за приближением степенного начальства, распугивающего кудахчущих кур. Женщины побросали свою работу, загнав детей в дом, шушукались и крестились.
Возглавлял (по настоянию Светланы Андроновны) кавалькаду сам исправник. Он спешился и подошёл вплоть к Лаврентию, глядя колючими глазами в глаза невозмутимые: давненько они не виделись, ну да теперича чуется, манкировать его этот гордый мужик перестанет, не будь он исправник! Уж теперича он возьмётся за эту деревеньку, раз заставили
попросили
сюда приволочься.
Тут поспел и Кузьма с полупьяными мужиками, утёр лицо рукавом и встал рядом с главой общины.
— На ловца и зверь спешит! — обрадовался исправник.
— А ты не торопись, господин исправник, радоваться, — осёк его Лаврентий. — За чем пожаловал, скажи?
— А за тем, Лаврентий, что кузнец ваш умысел имеет с заранее обдуманными намерениями…
— Какой умысел?! — воскликнул Кузьма.
Народ зашумел.
— Тихо! — гаркнул Лаврентий. — А ты стой смирно, Кузьма! Разберёмся, кто прав, а кто нет.
— Ха! Разбираться я с ним буду не здесь. У меня имеется приказ самого губернатора взять кузнеца вашего под стражу, — соврал исправник, доставая бумагу из нагрудного кармана мундира, заранее зная, что единственный грамотей в деревне сейчас находится в усадьбе.
— Чхал я на твою бумажку, исправник! — сказал Лаврентий. — Не отдам я тебе кузнеца.
Исправник покосился на своих урядников. Те перехватили ружья.
