В душе он сомневался даже тогда, когда подходил к лестнице, что вела во Двор Священников, хотя, как полагается по обычаю, взбежал по ней с живостью, словно брал приступом город. Он подумал: «Если Господь внял моим молитвам, мне об этом скажет золотая пластинка на голове первосвященника».
В день новолуния жертвоприношения совершал сам первосвященник. Иоаким подошел к алтарю и испросил разрешения принести дары, а сам впился главами в пластинку, ожидая, что она затуманится от дыма, но она сверкала огнем, и у него не осталось никаких сомнений: «Теперь я знаю, что Господь простил мне мои грехи. Он услышал мои молитвы и молитвы моей жены Анны».
Первосвященник разрешил принести жертвы, назвал его по имени и спросил, живет ли он в Мире и Покое.
Помогавший ему священник тем временем осмотрел животных, бившихся в руках Храмовых служителей, одобрительно отозвался о них, а потом стал поворачивать им головы на север и с короткой молитвой перерезать одному за другим горло. Он собрал кровь в серебряный сосуд, окропил вокруг алтаря землю и вручил туши мясникам-левитам. Ловко орудуя на своих мраморных плитах, они вытащили внутренности и тотчас промыли их в фонтане во дворе, потом отрезали ногу, часть грудинки и правую лопатку. Это они взяли себе за работу. Остальное обмотали кишками и обложили двойным слоем жира. Священник аккуратно уложил жертвенное мясо на блюдо, посыпал ладаном и солью и, наконец, ступив босыми ногами на ступеньку алтаря, с молитвой поставил блюдо на полыхавший огонь. Дым поднялся столбом, хотя зимой он обычно стлался по земле, и Иоаким принял это как еще один добрый знак.
Священник напомнил ему, чтоб он не забыл прислать слуг за мясом, но Иоаким отказался со словами:
— Нет-нет, пусть все останется здесь, потому что это в самом деле благодарственная жертва.
Когда, успокоенный, он вышел из Храма, то повстречал своего соседа Рувима и поздоровался с ним с необыкновенной учтивостью, но ничего ему не сказал из боязни навлечь на жену или на ребенка несчастье.
Миновало положенное число месяцев, и в середине лета Анна разрешилась от бремени девочкой. Когда она взяла ее на руки и убедилась, что все у нее на месте, она вскричала:
— Вдова больше не вдова, и бесплодная жена стала матерью. Кто сбегает к противной жене Рувима и расскажет ей, что я родила красивое дитя?
На это Иоаким сказал:
— Никто никуда не побежит. Девочка еще маленькая, и мало ли что может случиться.
Однако он всегда в точности выполнял свои обещания, поэтому немедленно послал двух слуг за Кенахом-раавитом, чтобы он приехал и принял в дар своему племени колодец и девяносто две овцы.
Кенах спустился с горы Кармил и через неделю мнился в сопровождении свидетелей. Он принял дар Иоакима, о чем была сделана соответствующая запись, а юноша, его племянник, играл на лире и пел нежным голосом. Потом Кенах поклялся Иоакиму в ночной дружбе:
— Если тебе или твоей жене, или твоему ребенку потребуется помощь, наши шатры — ваши шатры. Приходи к нам и живи среди нас.
Когда же он вернулся на свои пастбища, то тайно послал одну из раавитянок в Храм к наставнице девственниц Анне, чтобы она отдала ей за удачное прорицание драгоценные египетские украшения и еще чашу из Едомского сардиса и белую полотняную салфетку.
Все были довольны. И те, кто жил в домах, и те кто жил в шатрах.
Глава четвертая ОН
В Кохбе Иоаким и его словоохотливый брат Клеопа тихо разговаривали возле источника в тени шелковицы. Они называли царя Ирода не по имени, а «он» или «этот человек», да еще пару раз Иоаким сказал «едо-митянин». Давно привыкнув к осторожности, они примяли все меры, чтобы их не подслушали бесчисленные шпионы Ирода. Кому не известно, что Ирод любил чернить углем волосы, гримировать лицо, надевать одежду простолюдинов и бродить среди подданных кик. свой собственный главный шпион?
— При его необузданной натуре, — сказал Клеопа, — он на диво терпелив. Сколько лет он уже правит ними?
— Больше двадцати пяти.
Больше. Я бы даже склонил голову перед его политическим искусством и царской твердостью за то, что он дает Израилю мир и кое-какое благополучие, если бы от души не ненавидел его как тайного врага нашего Бога.
— Благополучие?! — воскликнул Иоаким. — Какое же это благополучие? Одна видимость! Дворец обогащается за счет хижин! На одеждах Государства кровь селян. Мир? Это римский мир, дарованный тем, кто сумел выжить в резне.
— Конечно, — согласился Клеопа, — уж мы-то никогда не забудем о нечестивом нападении на Священный Город, когда под его предводительством (хотя он делал вид, будто пытается сдержать их) ворвавшиеся к нам дикари обагрили мечи кровью стариков, детей и даже женщин. Мы никогда не забудем наших мудрейших, которых он казнил за преданность царю Антигону Маккавею, чьи сокровища теперь наполняют его сундуки. Сорок пять человек были казнены, и среди них мой дядя Финей. Время не смоет с его рук эту кровь. Но не кажется ли тебе странным, что все мы знаем о враждебном отношении «едомитянина» к Господу и ничего не можем с ним поделать, потому что почти невозможно поймать его на открытом нарушении Закона? Александрийские книжники, которых он нанимает, хитры, как лисы или как змеи.
— Я слышал, он выиграл дело о взломщиках.
— Так и есть.
Дорогой Клеопа, расскажи мне об этом, а то до меня дошли лишь слухи, да и то от слуг.
В праздник Пурим, то есть неделю назад, в Иерусалиме появилась банда. Воры знали время, когда хозяева и слуги уходили в Храм и в доме оставались только немощные старики, которые не могли помешать им. Сам знаешь, во время праздника на улицах столько приехавших издалека людей, что определить, кто несет свое, а кто тащит награбленное, почти невозможно. Жертвами шайки стали преданные «ему» едо-митяне, греческие и египетские евреи. Он, конечно, рассердился и издал указ, предписывающий забирать у взломщика все имущество, а его самого выселять из страны, но тут возмутились первосвященники и заявили, что указ противоречит Закону Моисея.
— Они правы. Вор, если он найден, за редким исключением, должен все возвратить, а если он этого сделать не в состоянии, то его можно продать в рабство, но не больше, чем на шесть лет, и только еврею, чтоб он мог остаться в общине.
— Первосвященники, — продолжал Клеопа, — напомнили «ему», что выселенный вор навечно отлучается от общины и не может возвращаться даже на праздники, чтобы исполнить свой долг и принять участие в совместных молитвах.
— Правильно.
— «Он» тоже сказал «правильно». «Правильно, — скн: шл он, — все грабежи совершены в праздничные дни, поэтому именно в эти дни ворам должен быть запрещен въезд в Иерусалим. Мой указ направлен про-тип сынов Велиала, которые, вместо того чтобы молиться со всеми, грабят дома молящихся». — «Нет, — продолжали настаивать первосвященники, — нельзя выселять людей, лишая их всего, потому что это все риино, что продать их в иноземное рабство и нарушить Никон Моисея». — «Во времена Моисея, — сказал он, — еврейские общины были только в пустыне. А теперь благочестивых евреев в других странах не меньше, чем и моем царстве, а то и больше, и, если они не смогут молиться, следуя заветам предков, это не моя вина, ведь к так часто вступался за них. Пусть воры отправляются к вашим сородичам в Александрию или Дамаск, Ва-нилон или Понт, или еще куда-нибудь, но в моем царстве им больше не место». Тогда первосвященники воскликнули: «Верно сказал Давид, что лучше быть сторожем в доме Господа, чем благоденствовать в шатре язычника!» А Ирод ответил: «Так то честный чело-пек! Разве не гласит восьмая заповедь: «Не укради»? А они мало того что крали, так еще нарушали субботу, прелюбодействовали, убивали, идолопоклонничали, богохульствовали, занимались колдовством, лжесвидетельствовали, а эти грехи караются смертью. Просвещенные мужи, неужели вам не кажется странным, что только восьмую заповедь можно нарушить, не боясь ни смерти, ни бесчестия?» Тут первосвященники низко поклонились, так что чуть не стукнулись лбами об пол, и смиренно вопросили: «Кто мы такие, чтобы подвергать сомнению мудрость Закона?» Тогда Ирод сказал: «Менелай, принеси мне древний список Закона! И найди в нем заповедь о воровстве».
