Потом родилась Машка, но что-то произошло в наших отношениях. Наш мир растворился без остатка в шмотках, деньгах. Той женщины, с которой я его строил, свой мир, не стало. Она исчезла. Растворилась…
Я сижу на кухне и смотрю в бездну граненого стакана. Через прозрачное пойло отчетливо видно дно, оно уже совсем рядом. Все так же, как и два месяца назад.
И, как тогда, раздался звонок. На пороге стоял Гена Шекотин, трезвый, с тоскливыми собачьими глазами.
— Я шел с гаражей, увидел у тебя свет. Можно к тебе?
— Заходи…
— Давно вернулся? Насовсем?
— Приехал только что. На сколько, пока не знаю. Не уверен, что мне здесь будут рады. А ты чего такой убитый?
— Беда у меня, Леша.
— Рассказывай.
— Вчера дочь чуть не изнасиловали. Чудом вырвалась. Сейчас из дома не выходит, боится.
— В милицию обращался?
— Я хотел, жена с дочерью отговорили. Будет только хуже, да и позора не оберешься.
— Знаешь кто?
— Конечно, знаю, братья Тунгуловы.
Тунгуловых я знал. Их дядя держал водочный завод, поставляя пойло по всей области и даже в Москву. Племянники работали в его охране.
— Что делать, Леша? Загубят девку.
— Ты прав. В милицию нельзя, откупятся. Оружие у тебя есть?
— Есть. Газовый пистолет.
— Газовый, это серьезно. Сейчас иди домой, а утром часиков в пять, пока темно, подъезжай ко мне. Пушку возьми с собой. И это… Наверное, дочь с собой прихвати. Займемся психотерапией, покажем ей крутых пацанов в собственном дерьме.
Останавливаем машину за несколько домов от дома Тунгуловых. В полной тишине подходим к забору из белого кирпича и железным воротам. Во дворе и доме тишина, слава богу, что нет собаки. Я перелезаю через забор, открываю щеколду, перевожу дух. Долго жму кнопку звонка на двери дома. Гена маячит за моей спиной, девчонка жмется к его руке.
Слышу шаркающие шаги, недовольный мужской голос:
— Чего надо?
— Откройте, милиция. Проверка паспортного режима.
Это все, на что хватает моей фантазии.
Звук ключа, недовольный голос:
— Совсем менты охерели, поспать не дадут.
Я дергаю на себя дверь, в проеме стоит сонный парень в трусах.
Я бью его рукоятью пистолета в переносицу.
Кровь заливает ему лицо, парень тяжело, как бык, валится на колени.
— Су-у-у-ка-а, где брат?
Парень смотрит на меня дикими, ничего не понимающими глазами.
— Гена придержи, а я поищу второго.
Второго нахожу на диване. Он сладко спит, открыв рот. Беру его рукой за волосы, засовываю пистолетный ствол в рот. Дикое желание нажать на курок. Газовая струя в этом случае выжжет ему все внутренности, страшная боль и смерть.
Я прихожу в себя от женского крика. Генкина дочь вцепилась ему в руку и кричит:
— Папа, папа, останови его, мне страшно.
Вижу остолбеневшие Генкины глаза, себя, забивающего гранату в чей-то окровавленный рот.
Мы курим в машине перед моим домом. Генка прячет глаза.
— Леха, тебе спасибо за все, но должен сказать тебе, как друг. Башню тебе сорвало конкретно. Ты бы поаккуратнее все же…
— Ладно, Гена, езжай домой. Я хочу спать.
Поспать мне все же не удалось. Через два часа раздался телефонный звонок. Гена…
— Полчаса назад ко мне приезжали братья. Сказали, что тебе забили стрелку. Вечером будут ждать.
Резануло слух, тебе. Но стараюсь не зацикливаться на этом.
— Тебе не грубили? Не угрожали?
— Да нет. Вежливые были, трезвые.
— Где стрела, Гена?
— Вечером, у мусульманского кладбища. Что будем делать?
Я пожимаю плечами.
— Ничего, поедем.
— Они же нас перекусят! У них стволы.
— Не перекусят, Гена, подавятся.
Днем на Генкиной машине я подъезжаю к военкомату. Наши ребята здесь. Загружаю в броню два ящика водки. Сумку с консервами. Коротко объясняю ситуацию. Ребята кивают головами.
За полтора часа до назначенной встречи Гена привозит меня на кладбище. Очень тихо. Приближается вечер. На кладбище никого нет. Вдалеке темнеет склон горы. Гена заметно нервничает. Честно говоря, мне тоже не по себе. Вытягиваю из карманчика гранату, кладу ее в правый карман бушлата.
Говорю Генке:
— Ну что, брат, прощай, увидимся не скоро. Езжай домой, все будет хорошо.
Гена не возражает. Обнимаемся, и «Жигули-копейка» скрываются в надвигающихся сумерках.
Я разжигаю костерок. Огонь весело пожирает собранные щепки и веточки.
На дороге показываются три серебристые «девятки», тормозят метрах в пяти-десяти от меня. Через стекло на меня и огонь смотрят серьезные угрюмые мужчины. Хлопают двери машин. Меня окружают человек десять. У некоторых в руках карабины «Сайга». Видно, на стрелку прикатила вся охрана завода. Это пехота. Основной здесь Аркаша Григориади, главный городской беспредельщик. Вот он стоит, в кашемировом пальто, блестящих штиблетах. Джеймс Бонд, блин-н-н-н!
Год назад Аркаша прямо в кабинете директора расстрелял залетную братву, прибывшую на завод за контрибуцией. Один умер сразу, двое других выпрыгнули из окон третьего этажа. Тем и спаслись. Аркашу взяли под стражу. Но, видать, выпустили.
— Ты кто?
— Я?.. Леша Майор.
— Ты что, контуженый, Леша?
— Да нет… Вроде…
— А чего тогда борзеешь? Кипеш устроил, нас отдела оторвал, а мы люди занятые. В общем, десятка. Зеленых. Завтра.
— Я думаю, не надо ждать завтра, так как оно может не прийти никогда. И мы оба будем сожалеть об этом. Давай рассчитаемся сегодня.
Я наступаю подошвой на язычки пламени. Лучи автомобильных фар прожигают меня насквозь. Вытягиваю из кармана гранату. Ее ребристая поверхность приятно холодит ладонь. Кольцо у меня на пальце.
Окружающие замирают:
— Аркаша, я жду деньги!..
Затылком чувствую движение за своей спиной.
Зубами вырываю чеку. Поднимаю руку вверх, четыре пальца удерживают скобу. Все замерли. Кругом полная тишина.
Во, блин! Не слишком ли резво я начал? И как долго у меня получится удерживать гранату без чеки.
— Аркаша, деньги!
Из-под склона горы вырывается наш БРДМ.
Та-та-та… раздается оглушительная очередь. Уши заложило от звуков выстрелов. Твою же мать!.. Это наш собственный пулемет дал трассер над головами. Интуитивно пригибаюсь к земле и вижу подошвы знакомых штиблет. Все заводские супермены уже лежат на земле.
