Но он может открыть книгу в любом месте, а рядом с Крепостью стоит «Библиотека на Улице Цепей». За следующие двести циклов он поглощает три книги, выходя из Крепости каждые два часа и отправляясь продолжать там, где его прервали. Одна — «Ударь Сержанта» Эдди Гаметы, в которой Гамета говорит о «беспечной неуязвимости, в которой нас убедили, и мы чувствовали себя детьми в противо-положность нашим точным воспоминаниям о времени». Другая — «Итоговая Диета», исследование степеней разложения трупа. Третья — «Стремительность Халявы» Леона Вордила, в которой протагонист — простая анатомия, движимая ужасом. «Дайте мне любое общее высказывание, — заключил Вордил, — и я усовершенствую его до безобразия». У этой темы оказались безумные параметры — это поглотило его воображение. Он смеялся, и сам не знал, почему.
— Я хочу, чтобы ты перфорировал Атома, — говорит Термидор в тысячный раз.
— Ты несчастный человек, босс, — я это вижу. Ты когда-нибудь просто сидел со своей женщиной и смотрел на дерево?
— Ужас вселенной отслаивается, как эмаль с картошкопушки, ты в курсе? Безмерность менее позорна, чем увольнение.
— Нада Нек, дай мне пистолет. Быстро. Баноффи ушёл в порт общаться с приливными
медузами, когда бомба прекратила действовать. Её установили на две тысячи циклов. Он провёл во временной петле полгода.
Он смеялся, поражаясь своей способности покинуть город. Он написал книгу. Её не приняли, его ярость перенаправилась, и он стал сам себе голова. Через год после его освобождения из временной петли двадцать издательств по всей Америке разлетелись вдребезги.
8 — Оперение лошади
Атом входит в Крепость с цветами и пакетом муравьев. Его вводят в мраморный холл, где Термидор обедает на дальнем, дальнем конце стола. Одноразовые лакеи стоят у стены.
— Мистер Атом. Добро пожаловать в мою жизнь. Нада Нек, поставь цветы в воду. Муравьёв брось в печь. Минитмен, возьми и продай плащ мистера Атома. И проверь его на изъяны.
Минитмен снимает плащ с Атома и обшлёпывает его.
— Он безупречен, мистер Термидор.
— Я навёл о тебе справки, сыщик, — сказал Термидор, когда Минитмен вышел. — Слыхал, у тебя такой лясомёт, что очарованные кошечки выпрыгивают из пижам. Ты умник, Атом, по тебе сразу видно. — Бряцанье ножа и вилки раздается эхом по тихому в остальном помещению. Термидор не поднимал взгляд с тех нор, как Атом вошёл. Теперь он останавливается.
— Это что, помидор? Клоуны. На кой мне в жизни сдались помидоры? — Он хватает помидор и размахивает им. — Кто сунул гадский помидор в мою жизнь? Глушак, приведи сюда повара.
Тарелка скрипит, как мел, когда Термидор отталкивает её. Он задумчиво разглядывает помидор.
— Ты уже стягивал штаны над тёмным зеркалом кропи?
— В этой жизни — нет.
— Лови мысль. — Он смотрит на Атома. — Знаешь, дети пошли избалованные — сейчас можно игнорировать огромную массу мнений. Преданность — настоящая, как в книжках, преданность — редка, как белое золото. Гарри Фиаско — ладно. Но Карл Баноффи, Карл, я знаю, он отличный парень; и едва я начал объявлять своё требование убрать тебя, как он без единого слова встал и ушёл, словно знал, что у меня на душе. Я бы имел побольше таких, как он, в моей жизни. Что ты с ним сделал?
— Я некоторым образом забросил его в петлю.
— Как эллиптично.
— Я видел его на причале, босс, — говорит Нада Нек, возвращаясь, — он изучал медузу на просвет.
— Как муравьи, хорошо запеклись? Мне в жизни муравьи не нужны. Мелкие оккупанты. Нек, видал, что я нашёл в еде?
— Помидор.
— Молодец. Атом, мы уже развлекаемся?
— Сложно сказать.
— Ты уж лучше скажи. А? — Он разглядывает Атома, потом переводит взгляд на потолок. — Да, ребята, это будет нелегко.
Тупорожий Глушак вводит повара.
— Ну, посмотрим, кто это не был, — говорит Термидор, когда парня пихают на стул. — Подал мне помидоры. Мило, как собака на колёсном пароходе. Где тебя научили этим гадостям, поваришка?
Повар молчит, его лицо становится пепельно-серым. Термидор принимается ходить туда-сюда.
— Знаешь, Корова обычно сжигал сотрудников, как бумаги, но я не такой. Я знаю, каково тебе. Шляпа говорит одно, голова — другое. Мне не надо ни объяснений, ни извинений. Просто освежи мою больную память. С какой радости человек в здравом уме станет есть помидор?
Повар отвечает — словно кто-то шепнул в тарелку антенны.
— Несчастье? — рискует выдавить он.
— А? Я не ослышался, ты сказал „несчастье”? Тут небеса на две минуты стали гранью, и что ты стянул оттуда? Что теперь, мне надо завертеться, как Корвейр? Дай угадаю — ты любишь помидоры?
Термидор берёт помидор со стола, дотрагивается до лица, чтобы достать стеклянный глаз, и втискивает помидор в пустую глазницу. Опустившись на корточки перед поваром, он улыбается.
— Посмотри мне в глаз, — говорит он, и повар поднимает лицо, чтобы увидеть блестящую массу. — Прошу тебя. Пожирай. Толковая пища, да? За ней настоящие мозги. — Он придвигает голову к подёргивающемуся лицу повара. — Давай — глотни моей жизни. А она бывает жёсткой, да?
Его улыбка гаснет, и он встаёт.
— Глуш, дай мне тупопушку. — Глушак протягивает ему «Комбат Магнум», и Термидор стреляет повару в глаз. Пока тот заваливается назад, Термидор возвращает пистолет.
— Причина и следствие, Нек. Великая штука, правда? Алюминий, свинцовая пуля, пыжи, немного дыма. Берегите свои уравнители духа, вы с сыщиком. Да, у Нека пистолет с боковыми ударными балками, Атом, вы вместе используете эту фигню. Хочешь такое жаркое? — кричит он на труп и тяжко опускается за стол. — Бросьте его в огонь к муравьям. Похоже, нам всем тут есть чему поучиться. Извини, что прервал, Атом. У меня сложная жизнь, потому что мой предшественник, — чью память я чту, — умер от ингаляции пули. — Он придвигает к себе тарелку и принимается за еду. — Давным-давно был водителем у Дино Коровы. Представь, ад — это карта дорог, где нижняя половина окрашена алым. Моя мамка три раза устраивала мне побег — люди думают, ту аферу придумал Билли Панацея, а это был я. — Он втыкает вилку в собственную грудь. — А теперь мои телохранители ходят с телохранителями, представь? Но мне до сих пор приходится работать с людьми, которые годны только на то, чтобы увеличивать температуру в городе. Людьми вроде вон той кляксы грязи. И людьми вроде тебя.
— Никто не держит пистолет у твоего шнобеля.
— А кто ещё возглавит этот городишко? Блинк? Бетти Критерий? Один из этих мэров-трёхдневок? Кто, кроме меня, может здесь управлять страхом? У меня волосы на затылке, и те боятся, слышь, сыщик?
— Надо сказать, твой Фиаско весьма почтителен.
