Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Барак проснулся, и Челомбитько встал, поднялся с бревна. Ключарев-мальчик не успел среагировать, и Челомбитько наткнулся на него. Ясное дело, он понял, кто подсвистывал ему из кустов.
– Опять шляешься? Чем у тебя только голова заполнена, – сказал Челомбитько.
Ключарев загнал щепу в ладонь, вынул ее и теперь отсасывал из ранки кровь.
– Как там Клава? – по-деловому и не без мстительной нотки спросил Ключарев-мальчик.
Челомбитько промолчал… Клава, вышедшая замуж за Двушкина, за того ревнивого краснопомидорника, не померкла в глазах Челомбитьки, даже когда родила и вроде бы надежд оставалось мало. Не померкла. Может быть, даже новым светом засияла, кто знает?.. Но затем Клава опять родила, и на этот раз двойню. И почему-то именно то, что двойня, угнетало Челомбитько. Тут был комический элемент, что-то излишне реальное и здоровое, а это так не шло к его грустной и, как он говорил, вечной любви. Раньше Двушкины – несколько родичей – не раз грозили Челомбитьке, бывало, и колотили. А теперь нет. Теперь в Поселке с восторгом говорили о двойне и о том, какой все-таки Двушкин молодец мужик. А Челомбитько с его печальными глазами был просто забыт. Или – при случае – высмеян.
И вот Челомбитько погасил папироску, вздохнул и сказал сам себе:
– Мотать отсюда надо.
Ключарев спросил, все еще отсасывая кровь из ладони:
– Куда?
– Да мало ли… Сейчас в любом городе строят. – И добавил, прошептал еле слышно: – Мотать надо…
Но не успел. Так и жил. Лишь много лет спустя Ключарев узнал, что Челомбитько в те дни «сдвинулся» – сделался психически болен.
И вот суббота. С утра Ключарев протирает окна. Он добросовестно трет, развинчивает рамы и затем трет стекла изнутри. С высоты пятого этажа он замечает Аникина, жильца из второго подъезда, – это интересно, а протирать окна становится уже скучно, и Ключарев кричит жене:
– Майк!.. Аникин в гости идет – поставь кофе.
Майя готовится к отчету, и ей, само собой, лень.
– А если сам?
Но Аникин, возможно, и не зайдет – он стоит около длинной вереницы собственных «Москвичей» и «Волг», там обычно играют дети, и что-то объясняет своей Любочке. Хроменькую Любочку – она в возрасте Дениски – дети не желали принимать в игры. А почувствовав в этом сюжет и вкусив интерес, больно поддразнивали. И однажды бедняга Аникин с рвущимся сердцем выбежал из квартиры и раза два шлепнул хорошенькую Олю Бажанову. Благопристойный кооперативный дом взбурлил. Одни видели в Аникине злодея, другие, понятно, защищали. Было и собрание. Ключарев не пошел. «Но душой ты, конечно, Аникина защищал? – спросила Ключарева жена. – Я угадала?» – «Угадала». – «Ну ясно. В любимом твоем Старом Поселке, вероятно, порка была как баня. Не реже раза в неделю, да?» И он даже не стал ей тогда отвечать, промолчал.
– Майк!.. Ну поставь кофе.
– Поставила, поставила… О господи.
– А спиртное что-нибудь есть? – Ключарев заканчивает протирать раму.
– Откуда?
С того дня Аникин и стал иногда заходить к Ключареву. Оказалось, что у него в прошлом тоже есть свой Старый Поселок – назывался он по-другому, «Пятый километр», но суть та же. И такая же ностальгия, такая же тяга туда, несбыточная, разумеется. Усядутся оба, пьют кофе, пьют вино, и до чего ж приятно поговорить.
– Привет! – Ключарев, высовываясь из окна, машет рукой приближающемуся Аникину.
Аникин, как всегда, несколько смущен:
– Я вот с Любочкой ходил в театр… «Синяя птица»…
Ключарев усаживает Аникина – кофе на подходе. Ключарев не сразу начинает о Поселке, разговор придет сам собой. Да, «Синяя птица» – это полезно. Ключарев рассказывает, что как-то Дениска пришел с улицы несправедливо обиженный. Так сказать, проигравший и побежденный, и не важно, какая была игра. Тогда Ключарев стал объяснять сыну, что если победители несправедливы были, нечестны, нехороши, то все ясно. И переживать не стоит. Но Дениску это не устроило. «Вовсе нет, папа… Ты не о том, папа. Ты ничего не понимаешь. Ты брось-ка эти отжившие глупости, а лучше научи-ка меня выигрывать. Мне не слова объясняющие нужны, мне, папа, выигрывать нужно», – примерно так он и сказал, в переводе с детского.
– Жизнь – это жизнь, – задумчиво говорит Аникин.
Разговор приближается к своей вершине. Вот она. Ключарев и Аникин прихлебывают из чашек и неторопливо говорят о том, как хорошо сейчас в Старом Поселке и на Пятом километре.
– А какие люди… А какая там любовь!
А ближе к вечеру Ключарев собирается ехать – передать деньги Лиде, – он объясняет жене:
– Да так. Одному человеку… Старый знакомый.
– Или старая знакомая?
– Или знакомая, – соглашается Ключарев. И поясняет: – Я занял для этого человека. И этот человек им вернет. Я только передаточное звено – так что нас денежный вопрос не касается.
– Я поняла, – говорит Майя. И призадумывается. Деньги напомнили о деньгах, это естественно. – Сходил бы ты к Рюрику, а?
– Схожу. Как-нибудь.
Ключарев почти готов – он уже оделся.
– Но ты не поздно сегодня вернешься?
– Когда я возвращался поздно?
– Смотри, а то я тоже заведу. – И Майя смеется веселым смехом верной жены. – Тоже заведу кого-нибудь… – У дверей она опять говорит: – Попроси у него статью завтра. Не откладывай, а?
Ключарев время от времени подрабатывает рецензированием научных статей. «У него» – это у Рюрика. Не у того, конечно, Рюрика, который воинственный варяг с багровым мечом, а, наоборот, у того, который (как бы в насмешку) скучнейший и мертвейший человечек. Просить у него статью для рецензирования – унижение. То есть Рюрик делает огромное благо, давая Ключареву статью. Мог бы и не дать. А дать, скажем, эту статью другому.
– Так ты сходишь завтра к нему? Обещаешь?
– Да, да! – быстро и бездумно соглашается Ключарев.
Он уходит. В метро оказывается какая-то группка людей с гитарой. И кто-то поет. И даже с голосом, не только с сердцем. И тут Ключареву становится не по себе от их лирики. Он машинально ощупывает в кармане пачку приготовленных денег, плату за эту самую лирику, и лицо его делается кислым, желчным.
Ключарев вошел в институт, где учится Лида, точнее сказать, где училась. Он бывал здесь раньше. Когда-то. Сейчас здесь нарядно. В фойе висят разноцветные шары, гирлянды, флажки и тому подобное – похоже на Новый год, но без елки в центре. Лето за окнами.
– А где же это, как ее… торжественная часть?
– Опоздал. Кончилась! – отвечали ему радостные голоса.
В просторном фойе уже танцы, гремит музыка. Ключарев неторопливо заглядывает и туда, и сюда, и к буфету, и понятно, что не так уж весело, – прошло мое время, уже другое время, другие песни, – и тут на него налетела стайка из пяти девушек, среди них Лида.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
