I
Всего лишь три события разнообразили в тот год спокойное течение жизни Эмили. Осенью у нее был роман, как выразилась в своей викторианской манере тетя Лора. Достопочтенный Джеймс Уоллес, новый, исполненный самых благих намерений, женоподобный молодой священник из Дерри-Понд начал под разными предлогами довольно часто посещать дом пастора в Блэр-Уотер, а возвращаясь от пастора, неизменно заезжал в Молодой Месяц. И вскоре обывателям в Блэр-Уотер и Дерри-Понд стало известно, что за Эмили Старр ухаживает священник. Слухи распространились широко и быстро. При этом все считали само собой разумеющимся, что Эмили с радостью примет его предложение. Еще бы! Священник! Хотя многие, говоря об этом, с сомнением качали головой. Из нее никак не получится подходящая жена для священника! Ни за что на свете! Но так уж всегда бывает. Священник чаще всего выбирает в жены именно ту девушку, на которой ему никак не следовало жениться.
В Молодом Месяце мнения разделились. Тетя Лора, открыто признававшаяся в беспричинной антипатии к мистеру Уоллесу, очень надеялась, что Эмили «не примет предложение». Тетя Элизабет — втайне — тоже была не в восторге от жениха, но у нее захватывало дух от перспективы иметь зятем священника. К тому же это был бы такой надежный и безопасный возлюбленный. Священнику никогда не придет в голову убежать с невестой. Тетя Элизабет считала, что Эмили сможет считать себя очень везучей девушкой, если ей удастся его «заполучить».
Когда, как ни прискорбно, стало ясно, что визиты мистера Уоллеса в Молодой Месяц прекратились окончательно, тетя Элизабет мрачно спросила Эмили о причинах этого и пришла в ужас, услышав, что неблагодарная, дерзкая девчонка отказала мистеру Уоллесу.
— Почему? — ледяным тоном потребовала ответа негодующая тетя Элизабет.
— Из-за его ушей, тетя Элизабет, из-за его ушей, — отвечала Эмили легкомысленно. — Я никак не могла пойти на такой риск. А вдруг мои дети унаследовали бы такие уши?
Неделикатность ее ответа потрясла тетю Элизабет. Вероятно, для этого Эмили и привела именно такую причину. Она знала, что тетя Элизабет впредь будет избегать этой темы.
А достопочтенный Джеймс Уоллес решил, что «его долг» отправиться следующей весной на Запад. И на этом все кончилось.
II
А потом имела место досадная история с любительским спектаклем в Шрузбури. Постановка была описана в самом язвительном и оскорбительном тоне в одной из шарлоттаунских газет. Жители Шрузбури возлагали вину за это на Эмили Берд Старр. Кто еще, вопрошали они, способен писать с таким дьявольским остроумием и сарказмом? Всем было известно, что Эмили Берд Старр так и не простила жителей Шрузбури за то, что они поверили россказням о событиях, произошедших в одну снежную ночь в старом доме Джона Шоу[11]. Вероятно, она выбрала такой способ расквитаться со шрузбурцами. И разве это не в духе Марри? Носить в душе годами тайную обиду, пока не подвернется удобный случай отомстить. Напрасно Эмили протестовала, заявляя о своей невиновности. Выяснить, кто написал ту заметку, так и не удалось, и авторство продолжали приписывать Эмили до конца ее дней.
Но в одном отношении произошедшее оказалось ей на руку. Ее стали приглашать на все без исключения светские мероприятия в Шрузбури. Люди боялись, как бы она, обидевшись на то, что о ней забыли, «не расписала их потом в газетах». Эмили не могла поспеть везде, ведь Шрузбури был в семи милях от Блэр-Уотер. Однако она посетила обед с танцами у миссис Никл и потом целых шесть недель пребывала в полной уверенности, что это событие изменило ход всего ее существования.
В тот вечер «Эмили в зеркале» выглядела великолепно. На ней было платье, о котором она мечтала несколько лет и на которое — к ужасу ее теток — потратила все, что получила за один из своих рассказов. Переливчатый шелк — голубой при одном освещении, серебристый при другом — и дымка кружев. Она вспомнила, как Тедди однажды сказал, что, когда у нее будет такое платье, он изобразит ее в нем в образе Девы льдов[12].
