— Анна-Амалия, — я решилась и тоже протянула руку.
— Что вы делаете здесь так поздно, одна, на окраине города?
— Гуляю.
— Или бежите?
— От кого мне бежать? – удивилась я.
— Вы сами ответили – от кого-то.
Я не нашла, что ответить. Да и нужно ли? Тем более, его это абсолютно не касалось. Чтобы перевести разговор на другую тему, я сказала первое, что пришло в голову:
— Чем вы тут занимаетесь?
— Молимся Богу, — не задумываясь, ответил Илья.
Снова в воздухе повисла неловкая пауза.
— Вы не знаете, кто такой Бог, — улыбнулся он, глядя на меня как на неразумное дитя.
— Знаю, но по-своему.
— А как это – по-своему? – он снова одним вопросом загнал меня в тупик. – По-своему – это как показывают по телевидению и рассказывают на идеологических собраниях?
— «По-своему» – это значит по-своему.
Илья запрокинул голову и, прищуриваясь, с минуту вглядывался в звездное небо. Было самое время удалиться. Но как только я сделала несколько шагов вниз по ступеням, он последовал за мной.
— Давайте я вас провожу, — предложил Илья. — Уже поздно, не хочу, чтобы вы попали в беду.
— Нет, спасибо, я лучше сама. Я живу недалеко.
— Вы боитесь, что нас увидят? Вернее, увидят вас со мной?
— Не боюсь. Но опасаюсь. Не хочу лишних проблем с законом.
— У вас не будет проблем. Наша деятельность законна. Другое дело, что церквей осталось считанные единицы. Хоть христианские конфессии и объединились, несмотря на многовековые разногласия, но прихожан становится все меньше, — в голосе Ильи прозвучала тоска и растерянность. Впервые за все наше знакомство он выглядел не таким уверенным и спокойным, каким показался сначала.
— Людям незачем верить в Бога, когда они сами стали богами. Теперь им не Бог дарует вечную жизнь, а наноботы, — добавил Илья. – Ибо не знаете вы, что творите…
Я направилась по дорожке к выходу. Илья, как безмолвный хранитель, тихо шел за мной. У ворот я остановилась.
— Илья, не надо меня провожать. До свидания.
Он пожал плечами и ответил:
— Хорошо, не буду. Только помните, Анна-Амалия, наши двери всегда открыты. Бог поможет вам.
Я лишь кивнула в ответ и поспешила оказаться за оградой этого странного места.
* * *
Весь следующий месяц прошел как во сне. Кошмарном сне.
Каждый раз, приходя на работу, я со страхом ожидала начала приема. Ко мне в кабинет приходили счастливые женщины – будущие мамы. А я, глядя на очередную пациентку, боялась нажать кнопку ультразвукового сканера и увидеть на мониторе букет аномалий. Пациенток с пороками развития плода становилось все больше. Никто не знал причин. Никто ничего не говорил. И в этой ситуации нам, простым врачам, приходилось труднее всего. Какие бы понятные и осторожные слова я не подбирала, бедным женщинам от этого легче не становилось. Невыносимо больно было слушать их вопли и стенания. Еще трудней – объяснить, почему это случилось именно с ними.
Постепенно пациенток перестали увозить в Центр евгеники. Нам приказали просто прерывать аномальные беременности, зародышей консервировать в формалине и отправлять на исследование.
Как власти ни пытались удержать все в тайне, какими страшными санкциями ни пугали – все это оказалось бесполезным и незначительным по сравнению с горем матерей. Когда количество выявленных аномальных беременностей перевалили за сотню, сдерживать подобную информацию стало невозможно: средства массовой информации запестрели сенсациями о бесчеловечных опытах ученых, о вмешательстве инопланетян и прочими бредовыми заявлениями.
Каждый день у входа в центр, меня и моих коллег встречала толпа журналистов. На домашний адрес пачками сыпались анонимные письма с угрозами расправы. Жить стало невыносимо.
В один из дней после окончания рабочей смены Феликс вызвал меня в кабинет. Я морально настроилась на порцию предупреждений по поводу утечки информации, потому как только у меня муж работал журналистом. Но разговор пошел совсем о другом.
— Анна-Амалия, — начал он официально, — нашему центру предстоит реорганизация. Я сообщу об этом на собрании в понедельник. Но сначала я хотел бы с тобой посоветоваться.
— Ну, советуйся.
— Меня переводят на новое место.
— Куда? – удивилась я, так как переводы сотрудников с одного отделения в другое были редкостью, не говоря о переходе на «новое место».
— Меня переводят в Центр евгеники.
— Да? Вот это новость! Поздравляю с повышением! А в какой отдел?
— Пока не могу сказать. Это новый отдел, появился совсем недавно.
Я пожала плечами. Секреты, значит…
— Но суть не в том, — продолжил Феликс. — Твоя работа тоже изменится.
— Чую что-то неладное.
— Работу нового отдела я буду контролировать лично. Мне в помощники нужен серьезный, ответственный человек, на опыт которого я смогу положиться. Мне доверили самому выбрать, кого я хочу взять с собой, и…
— И это буду я?
— Да, хочу, чтобы это была ты. Я тебе верю.
— Так что за отдел? Как я могу согласиться на то, чего не знаю?
— Этот отдел будет заниматься аномальными случаями. Исследованием того, с чем мы сейчас столкнулись на практике.
— Спасибо, конечно, за доверие, Феликс, но с чего ты взял, что я гожусь на эту должность? Я – врач, а не ученый. Я понятия не имею, что происходит. И знаешь, что самое главное? Знать этого не хочу!
— Успокойся, — Феликс выставил руки вперед, как будто я сейчас наброшусь на него с кулаками. – Прекрасно тебя понимаю — всегда страшно начинать новое. Но я тебя не бросаю, я помогу. Ты пройдешь соответствующее обучение, получишь доступ к секретной информации, постепенно все наладится.
Я сидела, пригвожденная к креслу этой новостью. В последние дни мне было очень тяжело. Проблемы и мелкие неурядицы атаковали со всех сторон, покой не приходил ни днем, ни ночью. От постоянных кошмаров и рыдающих женщин я вымоталась настолько, что стала похожа на приведение. А тут еще перевод в правительственное учреждение!
— Ты просто кретин! – выпалила я.
Феликс тяжело вздохнул. Казалось, та маска спокойствия и какого-то отстраненного безразличия, которую он с успехом носил все это время, от услышанного свалилась на пол. Не мгновение стал виден настоящий Феликс – уставший, растерянный и обиженный незаслуженным оскорблением. Но привычная маска начальника быстро нашлась и снова устроилась на уютно обжитом лице.
— Можешь называть меня как угодно, — спокойно ответил он, — от этого ничего не изменится. Ты же знаешь…
