Так или иначе, но тесты для меня действительно закончились именно в этот день, остаток которого я помнил весьма смутно.
На следующее утро я проснулся совсем в другом месте. Куда делись остальные двое — понятия не имею. Здесь тоже были горы и джунгли, но тут мне разрешили общаться с теми, кого я мог бы назвать товарищами. Имен, правда, и здесь не называли, но, по крайней мере, разрешали видеть лица. Итак, в этом месте нас оказалось семеро: шесть мужчин и одна женщина.
Командиром нашей группы был некто Капитан. Впрочем, никто из нас не был уверен в том, что в действительности он не генерал или полковник. Он был больше других похож на супермена. У него было жесткое, резко очерченное лицо с оливковым загаром, правда, слегка испещренное разного рода рубчиками, шрамиками и оспинками. Все зубы у него были искусственные, и улыбался он словно голливудский актер — ослепительно. Впрочем, в этом ослепительном белозубии было что-то угрожающее. Возраст Капитана определить было очень трудно. Ему могло быть и тридцать, и шестьдесят.
Заместителем Капитана был сутулый, высокий парень, с длинными, как у хиппи, волосами, стянутыми тесьмой. Выглядел он весьма беззащитно — студент-интеллектуал, да и только. Он был очень вежлив, говорлив и мог часами рассуждать о высоких материях. Однако хотя дымчатые очки, которые он носил почти постоянно, придавали ему безопасный, успокаивающий вид, как, впрочем, и все остальное его обличье, парень этот был способен с пятидесяти метров из любого пистолета попасть в кружок диаметром в дюйм, причем сделать это десять раз подряд минимум. А удар его кулака запросто разбивал стопу в пятнадцать черепиц. Звали этого парня Комиссаром. Как мне кажется, он был вдвое опаснее для противника, чем Капитан, потому что его сила и ловкость были умело скрыты, а не выставлены напоказ, как у Капитана. Любой, видя Капитана, стал бы его остерегаться, но никто не стал бы остерегаться Комиссара — и поплатился бы, можно не сомневаться.
Третьим по старшинству был я. И здесь меня называли Капралом, поскольку мое положение в группе примерно соответствовало этому званию. Впрочем, все мы получили на редкость прочную и довольно удобную камуфляжную форму без каких-либо знаков различия, а потому похвастаться нашивками я не мог.
Рядовых было четверо: Малыш, паренек, голова которого терялась в облаках, а ботинки напоминали десантные баржи; Камикадзе, невысокий и некрупный парень, способный проделывать некоторые штучки из арсенала японских ниндзя, но не японец, а стопроцентный еврей; Пушка, огромный негр, лопавшийся от мышц, способный запросто поднять над головой Малыша в полном боевом снаряжении, то есть килограммов двести; наконец, единственная дама в нашей компании — Киска. Я бы лично предпочел называть ее тигрицей или пумой. Несмотря на то, что фигура у нее могла бы побороться за звание хотя бы «мисс Техас», а личико было вполне симпатичным, в рукопашном бою она была опаснейшим противником. Когда в первый день Малыш попытался в шутку ее обнять, Киска почти неуловимым, молниеносным движением локтя свалила его наземь, и он пять минут корчился от боли. А когда Пушка, решивший разыграть джентльмена, хотел было добавить лежачему Малышу, пятка Киски точно угодила ему в пах, и бедняга тоже пять минут приходил в себя. После этого Капитан и Комиссар провели с нами первую обстоятельную беседу.
В этой беседе они сообщили, что Киска, в принципе, имеет полное право убить любого из нас в порядке самообороны, но только в том случае, когда мы будем ей надоедать. Это, однако, не означало, что никаких сексуальных контактов с Киской не должно быть. Напротив, в служебные обязанности Киски это входило. С десяти до одиннадцати вечера и с шести до семи утра каждый из шести мог подойти к Киске со своей проблемой.
Жили мы здесь в маленьком домике в комнате десять на двадцать футов. Шесть коек стояли в ряд, изголовьем к стене, а седьмая, Кискина, — вдоль
противоположной стены, между двумя окнами. Никаких ширм или занавесок не было. Киска спокойно и без эмоций раздевалась донага, ложилась на койку и зажигала лампочку, стоявшую на тумбочке. Верхний свет тушили, и в течение часа, каждый, кто недостаточно утомился за день, мог прилечь к Киске и, как выражался Капитан, «сбросить давление в баках», а остальные — полюбоваться на эту процедуру и подождать своей очереди. За порядком смотрели Капитан и Комиссар, спорить с ними никто не решался. Они выкликали желающих, начиная справа или слева. Слева стояла с краю моя койка, справа — Камикадзе, дальше лежали соответственно Малыш и Пушка, а в центре — Капитан и Комиссар. Они, как правило, подходили к Киске последними — и не прогадывали, ибо именно с ними наша благодетельница обычно удовлетворялась сама. Непременным условием было применение презерватива, а также предварительное омовение. Утренний сеанс был для тех, кто решал потратить лишний час сна на усмирение утренней эрекции. Ровно в шесть автоматически включалась лампочка, гасшая в семь, и это означало, что Киска открыта для утреннего посещения.
Надо сказать, что подобный порядок, от которого, наверное, уже отвисли челюсти у всех пуритан, готовых разразиться гневом и яростью по поводу сущего разврата и прелюбодеяния, был лишь поначалу непривычен и воспринимался как какое-то развлечение. Когда прошел месяц наших тренировок, которые день ото дня становились все интенсивнее, изощреннее и вызывали все большую усталость, число желающих оказывалось невелико. Да и Киска, хоть и не отказывала, стала еще более безразличной к сексу, чем ранее.
Утро начиналось с того, что мы в семь часов вставали и, надев спортивные костюмы, бежали на стадион, до которого было примерно полмили, а после этого
— десять стандартных кругов по стадиону в среднем темпе.
Пробежавшись, приступали к упражнениям, которые были скомпонованы из разных систем гимнастики: йоги, ушу, цигун и еще чего-то. Потом шли завтракать в столовую, где был накрыт общий стол на семерых. Далее, чтобы дать пище усвоиться, шли заниматься испанским языком. Уже из этого нам стало ясно, что предстоит выполнять задачу где-то в испаноязычной стране, однако где — об этом мы не знали три месяца. После двух часов в лингафонном классе, где роль преподавателя, как почти на всех иных занятиях, выполнял Капитан, мы отправлялись на стрельбище и в течение двух часов практиковались в стрельбе из разных видов оружия и из самых невероятных положений. После ланча начинались тактические занятия. Мы учились захватывать самые разные объекты и участки местности до полного изнеможения, а затем топали обедать. После обеда нас ждал Комиссар, он вдалбливал в нас коммунистическую идеологию. Надо сказать, что мне эта доктрина показалась вполне убедительной, хотя, возможно, дело было лишь в том, что Комиссар отлично умел полемизировать и убеждать. Зачем мы изучали этот предмет, никто не спрашивал — лишних вопросов здесь тоже не поощряли.
После трех месяцев, наполненных различными видами боевой подготовки, где, помимо всего перечисленного, были уроки по вождению всяческой техники, начиная с джипа и кончая вертолетом, прыжки с парашютами разных систем, с разных высот и скоростей, погружения с аквалангом, подрывное дело, радиосвязь, медицинская помощь, ориентирование и выживание в тропиках, навигация и судовождение, — нам наконец-то в общих чертах объяснили, что задачу придется выполнять на острове Хайди. С этого момента нам запретили разговаривать по-английски, общаться мы должны были только на испанском, причем усердно отрабатывали особенности хайдийского произношения. Кроме того, Комиссар объявил, что отныне мы должны называть друг друга «компаньеро» и никак иначе.
