Наконец на свет Господний показались рыжие вихры и перекошенное от ненависти лицо королевича — даже веснушки не видны на побагровевших щеках.
— Рад видеть тебя, твое высочество, — усмехнулся словинец. — Гляжу, ты не в себе малость. С чего бы это? Не нашел королевну Аделию?
— Зато ты нашел, как я погляжу! — не остался в долгу поморич.
— Я-то найду, не переживай. А вот ты — вряд ли.
— Это еще почему? — Иржи принял у Вышаты щит, неторопливо просунул предплечье в ремни.
— Угадай! — Годимир глубоко вдохнул, выдохнул, стараясь успокоиться перед схваткой.
— Вот еще!
— Хочешь три попытки?
— Нет! — рыкнул пан Иржи, мотнул головой, показывая слуге — убирай, мол, коня.
— Жаль…
— Довольно разговоров. Молился ли ты сегодня Господу нашему, Пресветлому и Всеблагому?
— Всенепременно. — Годимир самую малость склонил подбородок, обозначая учтивый поклон.
— Тогда именем Всевышнего, я вызываю тебя, пан Годимир герба Косой Крест. Будем биться… Ты как предпочитаешь?
— Ух, ты! — выдохнул словинец. Хотел съязвить — дескать, неужто ты меня, благородный королевич, за ровню держать стал? Но после сдержался. Хочется пану играть в благородство — пускай играет. Поэтому он громко произнес: — Как тебе будет угодно, твое высочество. Хочешь — до первой крови, хочешь — до смерти. Или пока кто-нибудь пощады не попросит…
— До смерти! — встрепенулся поморич. — Будешь знать, как лазутчикам покровительствовать!
Годимир пожал плечами:
— Хорошо. Как скажешь… — И добавил, четко и ясно выговаривая слова: — Именем Всевышнего, я, Годимир из Чечевичей, герба Косой Крест, принимаю твой вызов, пан Иржи из Пищеца, герба… — Он замялся.
— Герба Два Карпа, — подсказал королевич.
— Я принимаю твой вызов, пан Иржи герба Два Карпа. И пусть все, здесь присутствующие, будут свидетелями честного боя.
Поморич кивнул:
— Да будет так!
Он пошел вперед, прикрываясь щитом, а меч при этом держал в подвешенном положении — рукоять выше клинка.
Годимир шагнул правой ногой назад, переводя свой клинок в Быка — крестовина на уровне уха, острие клинка глядит на противника.
Королевич ударил просто и безыскусно — скорее всего, не на поражение, а чтоб проверить мастерство рыцаря — в левый висок. Словинец легко парировал высокой квартой, ответил навесным ударом, который Иржи без труда принял на щит.
Каждый из поединщиков отступил на шаг назад. Помедлили, а потом вновь сошлись. Иржи ударил справа, потом слева в голову. Словинец жестко блокировал попеременно квартой и терцией, обозначил косой удар в левое плечо, а когда поморич приподнял щит, направил лезвие клинка вниз, в бедро.
Только широко шагнув назад, королевич спас ногу.
Развивая успех, Годимир ударил снизу, из Глупца, целясь в пах. Иржи успел подставить щит. Клинок заскрежетал по бронзовой оковке. Словинец вернулся в Быка и длинным выпадом ткнул поморича острием в лицо.
Иржи отбил укол высокой квартой, отмахнулся мечом, вынуждая Годимира отступить, а потом ударил крест-накрест дважды. Целился он по-прежнему в голову — видно, всерьез решил довести бой до смертоубийства.
От первого удара пан Косой Крест уклонился. Второй встретил «ломающим» ударом из Глупца — снизу вверх. Меч Иржи отлетел вверх — некое подобие Крыши, если бы не одноручный хват. Рукоятка едва не вывернулась из пальцев королевича, он попытался вернуть контроль над оружием и невольно раскрылся.
Годимир рванулся вперед, сокращая расстояние, и ударил королевича навершием меча в лоб.
Глаза Иржи смешно сошлись к переносице, потом закатились. Он обмяк и кулем свалился от легкого толчка.
— Вот так! — воскликнул Ярош.
Оруженосцы и слуги, все как один, горестно взвыли. Даже смешно.
Странствующий рыцарь наклонился, высвободил из ладони королевича черен меча, отбросил бесполезный уже клинок в сторону. Поманил Вышату:
— Ты признаешь, что я победил твоего пана в честном бою?
Седой слуга потер давно небритый подбородок, переступил с ноги на ногу.
— Чего ты ждешь? Или я хитрил, или, может, бил в спину?
Вышата вздохнул. С огромной неохотой кивнул:
— Я признаю. Бой был честным.
— Попробовал бы ты не признать! — Лесной молодец вновь показал сломанный зуб. — Ишь, чего вздумали — втроем на одного напасть! Одно слово — рыцари, панычи!
— Твой пан не настоящий рыцарь! — воскликнул кто-то из толпы. Кажется, худенький юноша в зипуне с барашковым воротом и беретке с фазаньим пером. — С таким честно биться…
— Пан? — Ярош даже лук опустил от возмущения. Точнее, не от возмущения, а… Как бы сказать точнее? На него словно ушат с ледяной водой опрокинули. Из-за угла. — Ты, фертик, говори-говори, да не заговаривайся! Отродясь надо мной панов не было! Ясно тебе?
Столько неожиданной злости слышалось в его голосе, что оруженосцы попятились, оглядываясь друг на друга.
— Значит, ты признаешь, — продолжал Годимир, обращаясь к Вышате, — что я имею право на добро побитых?
Слуга вздохнул.
— Чего уж там, пан… — Он махнул рукой. — Ты дозволь только взглянуть, что с ними…
— Гляди, — не стал спорить словинец.
Спутники рыцарей кинулись поднимать поверженных хозяев. Судя по горестным крикам, пану Подкове не повезло больше всех. Еще бы! Когда раненый конь перекатывается по седоку, никакие доспехи не спасут — все косточки размолотит.
«Мантихоровый», к которому оруженосцы обращались, как к пану Езиславу, тихо стонал. Стрела в плече, конечно, больно, но не смертельно. Тем паче, наконечники у Яроша бронебойные — кольчугу пробивают и в тело как по маслу входят, зато рана от них не велика. Вот если бы лесной молодец срезень[19]пустил…
Королевича Иржи приводили в чувство, хлопая по щекам, причем Вышата изо всех сил старался не переусердствовать, чтоб со стороны не выглядело, будто он благородного пана рыцаря попросту мутузит. Хотя седоватый поморич наверняка имел на то право — судя по всему, с малолетства сопли королевичу подтирает.
Годимир отошел на десяток шагов и присел на травку. Меч пана Езислава он умостил на коленях. Что ни говори, отличное оружие. Его-то он, пожалуй, и заберет, а Иржи пускай со своим клинком остается.
— Хороши ж у вас обычаи, паны рыцари, — ухмыльнулся Ярош, располагаясь рядом. — Завалил ближнего и добром разжился… А еще нас, разбойничков, презираете.
Рыцарь вздрогнул. Повернулся к Бирюку:
