— Да, — вздохнул Аякс, — очень наглядный пример.
— Так вот — главной задачей преступника было не столько подставить вас, сколько напугать, шокировать.
— Вы серьезно?
— Абсолютно серьезно. Дежурный, когда сообщил мне о вашем вызове, сказал, что вы звонили на грани срыва. Могу представить ваше состояние, когда вы увидели полную крови машинку. На нее до сих пор смотреть страшно.
— А зачем меня пугать, не выдвинув никаких условий?
— Хороший вопрос. — Бунзен подал знак полицейским и судмедэкспертам поторапливаться. — Не знаю. Но уверен, что вы заинтересованы в ответе ничуть не меньше моего.
— То есть мне лучше оставаться на месте?
— Повторяю, вы сам себе хозяин.
Лейтенант Бунзен направился к воротам, и обернулся, встав в калитке:
— …Впрочем, полагаю, не далее чем до завтрашнего утра.
— Почему до утра?
— Курьер с визой вашего ведомства вряд ли поспеет раньше.
Бунзен пропустил впереди себя капрала Вернера и судмедэкспертов.
— В местной тюрьме практикуются пытки? — сказал Аякс.
— В Столовой Горе нет тюрьмы.
— А где же меня будут пытать?
Лейтенант, почти закрыв за собой калитку, вновь распахнул ее:
— Под домашним арестом. Но это в пиковом случае.
— А не в пиковом?
— Скорее всего, возьмут подписку о невыезде. Да… — Бунзен постучал по наличнику дверной ручки. — Советую сменить замки. И тут, и в доме.
— Спасибо за совет.
— Всего хорошего. — Калитка закрылась.
* * *
Аякс замывал в подвале кровь, когда зазвонил мобильник. Встряхнув мокрой рукой, он подхватил телефон и приложил к уху двумя пальцами.
— Молчи, — раздался из трубки железный голос Рихтера, — ни слова. Твое направление прозванивается. Я в курсе всего. Управление санкционировало только подписку о невыезде. С утра переходишь на городское довольствие. Пусть думают, что утерли нам нос. Приказ о твоем назначении остается в силе. Ищи Хассельблада. Старую сим-карту уничтожь, мой номер выброси из головы. Все.
После того как из трубки послышался сигнал отбоя, Аякс опустил телефон в ведро с грязной водой, пнул в сердцах дверь подвала и умыл руки.
Остаток дня он провел на террасе в шезлонге, а к ночи напился водкой.
* * *
Утром, стоя под душем, он вспомнил сон, от которого его похмелье разыгралось еще сильней: к нему в спальню по лестнице опять поднимается замотанная в мантию фигура. На этот раз он стреляет в незваного гостя из пистолета, после чего фигура в мантии растворяется в воздухе.
Поднявшись в спальню, Аякс увидел на ступеньках лестницы крошку осыпавшейся штукатурки, а в стене, как раз повыше этого места — пулевое отверстие. Он взял свой пистолет, который оказался не в кобуре под подушкой, а лежал в изножье поверх одеяла. Ствол с досланным патроном еще разил порохом, в обойме оставалось шесть патронов. Стреляная гильза валялась у прикроватного столика. Аякс, чувствуя слабость в ногах, присел на кровать. Обеими руками, в одной из которых продолжал сжимать пистолет, он недоуменно, как после удара, потирал голову. Долго, будто сложнейшую задачу, он пытался решить, что являлось для него наихудшим вариантом объяснения происшествия — воплощение кошмара с фигурой в мантии, либо галлюцинации, отягощенные лунатизмом, — но так и не пришел ни к какому заключению. Сейчас у него просто не было на это сил.
* * *
В полицейском участке он вполглаза прочел завизированное Управлением постановление окружного суда — это было решение об избрании ему меры пресечения в виде подписки о невыезде — и подмахнул все необходимые бумаги. Лейтенант Бунзен поставил перед ним стакан воды и попросил сдать служебное оружие.
Аякс отдал ему свой пистолет.
— А если неслужебное? — спросил он шутя.
— Неслужебное я бы вам настоятельно рекомендовал приобрести, — ответил без тени иронии Бунзен. — В сложившейся ситуации это совсем не лишнее. — Он с сомнением осмотрел пистолет и понюхал затвор у экстрактора. — Вы что, сегодня стреляли из него? В кого?
Аякс медленно выпил воду и отер губы.
— Понятия не имею.
— Ясно. — Лейтенант спрятал бумаги и пистолет в сейф. — Лекций о вашем изменившемся правовом статусе я читать не буду. Думаю, что все и так…
— Почему ж? Просветите.
— Первое: вы не имеете права покидать город до особого распоряжения окружного прокурора. Второе: вы не имеете права делать междугородных и международных звонков без соответствующей санкции.
— Без вашей санкции, то есть? — уточнил Аякс.
— Да, без моей. Третье: раз в день не позже полудня вы должны отмечаться у дежурного полицейского. Это в течение первого месяца. Если дело будет затягиваться, в течение второго месяца — два раза в неделю.
— А на что я имею право?
— На все остальное вы имеете право. — Бунзен приподнял за край пустую папку, на которой Аякс увидел свое имя. — Имеете даже право не отвечать на вопросы следствия по собственному делу.
— Послушайте, это не мера пресечения, а какой-то курорт.
— Так и есть, — ответил лейтенант, читая бумаги. — Не бывали еще в наших термальных ваннах?
При воспоминании о мутной зловонной воде Аякса передернуло.
— Как там вообще кто-то бывает?
— Дело привычки. Ваш вот предшественник, помнится, не брезговал.
— А мой предшественник не находился, часом, под подпиской о невыезде?
Бунзен отвлекся от чтения.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, может, кто-то чего-то не рассчитал, когда хотел его напугать, — пояснил Аякс, — и напугал до смерти?
— Может, и так. Но под подпиской о невыезде он не находился точно.
— Где же, в таком случае, находится дело о его исчезновении?
— Такого дела у нас нет вообще, — сказал Бунзен.
— Нет тела — нет дела. У вас, куда ни посмотришь, всюду курорт.
— Вы можете изъясняться конкретней?
— Могу, — кивнул Аякс. — Как может человек раствориться в воздухе, а в прокуратуре не оказаться дела о его исчезновении?
— Не вижу никакого противоречия, — ответил Бунзен. — Наша юрисдикция ограничена нашим районом. Вот и все. Если бы поступило заявление о пропаже кого-нибудь из жителей Горы или приезжих, да — открыть дело мы были бы должны немедленно. Но что, если кто-нибудь инкогнито приехал в Гору, бросился в рудник и не оставил после себя, образно выражаясь, ни тела, ни заявления о пропаже?
— Понятно.
— Понятно? А теперь скажите, как быть с представителем вашего заведения, с контрразведчиком, если интересоваться его местопребыванием и перемещениями — значит едва ли не посягать на государственную тайну?
