Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Ему, однажды, пришлось встретиться с двумя себе подобными, такими же, как он: Минюхом и Филузом.
Минюх, длинный, худой и горбатый — нечто вроде кощея с большим узлом на спине — был человек, о котором говорили, что у него есть дела. Какие, именно, «дела» — этого никто не знал наверное. В сущности, он был агентом у двух-трех банкиров, которые ссужали молодежь мелкими суммами в экстренных случаях, беря пятьдесят на сто, и не иначе, как под залог. Ничто иное, как сбытчик старья.
Филуз, старый, в лохмотьях, грязный, с отвислой губой, с слезящимся глазом, постоянно твердивший: «Ла! Ла! Ла!» с прищелкиванием языком, идиот, ноющий, занимался, по-видимому, продажей шнурков и пакетов с английскими иголками в кафе студентов; но он никогда не продал ни одного пакета иголок, ни одного шнурка! В действительности же, он знал адресы маленьких гризеток, еще не имевших любовников или только что покинутых ими; и вот, раскладывая на столах свой мелочной товар, он говорил на ухо тем людям, которые ему внушали доверие: «Ла! Ла! Ла!» Маленький цыпленочек, четырнадцати лет, с ясными, как капля росы, глазами. Кто поцелует ее, тот все равно, что сорвет розу. Можно будет войти в сделку с семейством. Не дорого. В случае чего-нибудь, найдется двоюродный братец, который женится на ней, ла! Ла! Ла!
Браскасу, Минюх и Филуз — различные, но совпадающие друг с другом силы — отлично спелись между собой и, пополняя один другого, составляли чудесный ансамбль. Специальность Браскасу: актрисы; специальность Филуза — молоденькие девушки; специальность Минюха: деньги, необходимые, как в мансардах, так равно и в будуарах. Таким образом, общий барыш их достигал значительной цифры.
Но Браскасу, опьяненный успехом, пустился в предприятия. Быть может, в нем еще не совсем умер мечтатель. Он втянулся в громадные затеи; устраивал кафе-концерты, народные празднества, у городских ворот, где пили и плясали под деревьями. Тут, привязанные к правильному треугольнику мачты сверкали на солнце своими медными часами и серебряными соусниками, повещенными наверху в виде приза; битком набитые балаганы уносили, в своей бешенной стремительности, гризеток, с криком ловивших свалившиеся с них головные уборы, и парней, с веселым хохотом следивших за поднимавшимися, от быстроты взлета, женскими юбками. Там, клоуны и музыканты, наряженные гусарами, оглушительно свистят в тромбоны; тележки с ясновидящими, столы шарлатанов, атлеты, фокусники, поднимающие громадные тяжести, эквилибристы, танцующие на веревке, у которых в руках, вместо балласта, огромный шест, деревянные лошади, вращающиеся в своем неподвижном галопе — полная картина бесконечного веселья; под звуки башенной музыки, где гром барабана силится заглушить дребезжащий звон бубен, на огромном костре, устроенном из двух срубленных молодых дубов, жарится целиком бык с неснятой кожей и рогами!
Но, публика, вообще отнеслась к этим гуляньям равнодушно. Браскасу не смог покрыть своих издержек на подобные затеи и ему грозили: позор, тюрьма, судебный процессе и полное банкротство. Он занял у Минюха, который отнял у него под залог все, не исключая даже вертела, на котором жарился бык.
Он надеялся вознаградить себя за эту неудачу устройством загородной увеселительной таверны, где происходили еженедельные собрания, и которую он остроумно называл «Бал у Батилля»: туда могли являться люди и без верхнего платья.
Сначала, это предприятие имело успех, благодаря многочисленности посетителей известного сорта, но секрет хранился недолго, и в дело вмешалась полиция. Пронесся слух, что загородными сторожами был найден, однажды, утром, позади кабачка, в придорожной канаве, молодой человек, задушенный с помощью подвязки, которая была найдена у него на шее.
К счастью Браскасу, на публичном разбирательстве этого дела, в нем оказался скомпрометированным дядя префекта, очень уважаемый всеми старик. Телеграфировали об этом министру юстиции, и тот ответил шифрованной депешей:
«Прекратите дело». Однако, организатора этих венских вечеров попросили выехать из города и даже из Франции. Минюх и Филуз проводили его до заставы, со слезами на глазах. Он уехал в Испанию, вспомнив об одном из своих друзей — торговом агенте, который, обанкротившись, открыл банкирскую контору в Пампелуне. Он надеялся на помощь этого друга: у каждого свои иллюзии. Взяв билет на поезд он сказал: «у меня нет более ни гроша»; и он попросил луидор у Минюха, но тот, как нарочно, забыл взять с собою свое портмоне; Филуз, рыдая, отдал Браскасу два франка.
— По крайней мере, ты купишь себе табаку, ла! ла! ла!
В Пампелуне, изгнанник не нашел своего друга: банкрот был обвинен, как фальшивомонетчик.
— Проклятье! — вскричал Браскасу, узнав об этом, — неужели же я должен околеть с голоду?
Он обманул Минюха и Филузо: у него еще было двести франков, но этого было очень мало. И он стал ходить по городу, всматриваясь, вслушиваясь, стараясь подметить в этих незнакомых еще ему нравах жителей возможность какого-либо промысла для себя. Он был теперь в таком положении, при котором человек не брезгует ни чем, жертвуя даже честью. Но Пампелуна носит на себе отпечаток замкнутости, суровости и почти враждебности. Мрачные, темно-серые фасады домов с вечно спущенными жалюзи на окнах; двери отворяются редко и быстро захлопываются; всюду заметно желание отказать в приеме и даже решимость оттолкнуть от себя. Он шел наудачу, озабоченный.
На большой квадратной площадке, окруженной сводами и усаженной молодыми деревцами, угрюмыми и холодными, не чувствовалось ни малейшего признака радости, жизни:, только двое или трое дурно одетых детей шли друг за другом, даже не бегая; на каменной скамье лежал мужчина, прикрытый старым одеялом и полуприщуренными глазами следил за поднимавшимся кверху дымом своей сигары. Могильная тишина, ни стука проезжающей кареты, лишь, изредка доносится глухой, тихий шум шагов прохожих по мостовой. Жизнью дышала лишь одна лавка, приютившаяся в углу площади, в углублении свода; это была цирюльня, откуда слышался шум крикливых голосов и оживленные жесты посетителей. Вероятно, там, именно, и сгруппировалось все оживленное городское население; Браскасу дал себе слово наблюдать за этой лавочкой. Он продолжал бродить по улицам, по которым изредка проходила какая-нибудь служанка, с медным ведром на голове.
Вдруг он остановился, почти ослепленный. Перед ним, при ярком солнечном свете, обрисовалось громадное, изумительное красное пространство, жгучее, неотразимое, которое застилало ему глаза, как бы от внезапного прилива крови к голове; оно имело сходство с полем, покрытым кровью от недавнего жертвоприношения, или с равниной, сплошь усеянной пионами; мелькнула было мысль о жатве цветов.
Браскасу всмотрелся внимательнее.
Это был рынок, сплошь уставленный грудами индейского красного перечного дерева, которое составляет любимую приправу бедных классов северной части Испании. Позади корзин с плодами сидели продавщицы в лохмотьях, а хозяйки, то останавливаясь, то торгуясь и подтрунивая; но вся пестрота красок поглощалась одним ярко-красным цветом, напоминающим кровь.
Однако, подобно восходящему на горизонте солнцу, окруженному светло розовыми облаками, на этом красном фоне выделился белый женский лоб, осененный золотистыми волосами; высокая, необычайной белизны, с длинными густыми рыжими косами, она подвигалась вперед, вся светящаяся, с видом Форнарины, нарисованной на красно ослепительном пурпурном фоне.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
