Лина усмехнулась собственной намеренной аллитерации, но тут же постаралась набраться серьезности. Она совсем не хотела проявлять хоть малейшее неуважение, а хихиканье в самом конце заклинания богини вполне могло выглядеть некрасиво. Лина снова начала свою речь.
— Деметра! — Слово слетело с губ Лины с такой силой, что имя богини разнеслось по всему двору, даже Эдит пошевелилась и приоткрыла глаза; впрочем, она тут же перекатилась на бок и опять уснула. Лина заговорила тише. — Меня зовут Каролина Франческа Санторо, и я хочу, чтобы ты знала: мне очень понравился твой ритуал. Думаю, из такого теста получится великолепная пицца, и мне не терпится ее испечь.
Эта импровизированная речь напомнила Лине, какие именно причины заставили ее экспериментировать с тестом, и Лина изумилась, что не вспоминала о своих неприятностях до этого момента. Ее лоб нахмурился, плечи слегка опустились.
— Надеюсь, она действительно будет хорошей. То есть это не просто надежда... мне необходимо, чтобы она была отличной. Я не могу потерять свою пекарню. Это вопрос ответственности; слишком много людей зависят от меня. Деметра, если ты меня слышишь, пожалуйста, помоги мне! А я в благодарность... я... — Лина запнулась, а потом брякнула: — Черт побери, я просто понятия не имею, чем я в действительности могу отблагодарить тебя! И уж ты прости меня, что я ругаюсь, да еще по-английски. А что, если я просто скажу как женщина женщине, что я была бы рада твоей помощи и готова буду сделать для тебя, что смогу? — Довольная последней фразой, Лина закрыла глаза, вспоминая последние слова ритуала. — О богиня изобильного урожая, богиня энергии, силы и мудрости, я приветствую тебя, и почитаю, и благодарю! Будь благословенна!
Лина почувствовала огромное облегчение, как будто... как будто ее мольба была услышана и она получила ответ. Разумом Лина прекрасно понимала, что такое невозможно, однако она ведь верила в силу позитивного мышления... и в то, что подсознание умеет предсказывать... и даже в фэн-шуй. Она улыбнулась. Главное — она верила в силу la magia dell' Italia.
Лина глубоко, свободно вздохнула — тут же ее глаза широко распахнулись от удивления. До нее донесся волнующий сладкий аромат. Чем это пахнет? Лина еще раз втянула воздух. Запах был просто прекрасным! Принюхиваясь к легкому ветерку, как встревоженный олень, Лина осторожно пошла вокруг дуба. И внезапно остановилась. Между перепутанными корнями за деревом рос чудесный цветок. Стебель у него был длинным и толстым, как садовый шланг, и он возвысился почти на два фута, прежде чем раскрылся огромной, похожей на колокол чашей с фестончатыми краями.
— О! До чего же ты хорош! Но еще слишком рано для даффодилов... — Лина покачала головой и поправила себя: — Я хотела сказать, нарциссов. — Она как наяву услышала голос бабушки, бранящей ее: «Не называй их простонародным именем, детка, зови эти bel flora, прекрасные цветы, их правильным именем: нарциссы!»
Но как бы Лина ни назвала этот цветок, он воистину был необычным и уж точно расцвел не в свое время. Лина, не в силах отвести глаз от чуда, присела на корточки перед цветком. Его кремово-желтая чашечка как будто светилась, словно была кусочком луны, упавшим на землю и распустившимся этой ночью. Лина никогда не видела таких огромных нарциссов. В гигантскую чашечку мог поместиться ее кулак. А благоухание! Лина наклонилась и глубоко вдохнула аромат цветка. Такого запаха не было ни у одного цветка в бабушкином саду. Чем он пахнет? Что-то было неуловимо знакомое в этом аромате, но Лина никак не могла сообразить, что именно. Лина еще раз вдохнула непонятный запах. Ее сердце вдруг забилось сильнее. В этом аромате было нечто такое, что пробуждало юношеское томление, — она неожиданно вспомнила свой первый поцелуй. Это случилось много лет назад, но Лина отчетливо припомнила, что поцелуй наполнил ее точно такой же нежной сладостью. Лина вздохнула. Цветок пахнул так, словно его создали лунный свет и невинность ранней весны.
Тут Лина моргнула и фыркнула, почти как ее бульдожиха. Она что, ударилась в романтику? Вот уж не похоже на нее! Во всяком случае, такое не пристало женщине сорока трех лет. Конечно, когда-то она была и романтичной, и слезливой, и так далее. Пока жизнь, опыт и мужчины не излечили ее от романтизма. Лина, чуть прищурившись, присмотрелась к цветку. Романтика? Почему она вообще задумалась о подобном? С романтикой было покончено раз и навсегда в ее сороковой день рождения. Кончено. Навсегда. Капут. И Лина ничуть не сожалела о своем решении.
Перед ней вспыхнула картина ее последнего свидания — мистер Как-его-там, пятидесяти с чем-то лет, успешный бизнесмен... дважды разведенный, четверо детей — по двое от каждого брака. Лучшее, что могла сказать о нем Лина, — он всегда изъяснялся последовательно. Во время их ужасно дорогого ужина в одном из любимых ресторанов Лины он постоянно ныл и жаловался, как много внимания приходится уделять детям, какие большие алименты он вынужден платить двум ненавистным, чрезвычайно жадным бывшим женам, которые никогда его не понимали и не одобряли. Еще до того, как подошло время главного блюда, Лина поймала себя на том, что сочувствует его бывшим женам.
Ничуть не лучше были и другие мужчины, подходившие ей по возрасту. К несчастью, банальные истины оказались чистой правдой. Достойные мужчины ее лет были удачно женаты — или не интересовались женщинами вообще. Или же, как ее собственный бывший муж, выбирали более молодых, более красивых женщин. Женщин, которых можно натаскать, как щенков, чтобы иметь «правильную» жену. Жену, способную рожать детей...
Прекрати, мысленно прикрикнула на себя Лина. Зачем вообще думать об этом? Ее бывший муж был историком, занимался Древним миром, и она сама втянула его в роман. Она ведь предпочла бы не заниматься бизнесом, а сидеть дома и печь пирожки. Или гулять с собакой. Или заботиться о кошке — если бы муж хотел завести домашних животных.
Нет, Лина не сожалела, что когда-то поддалась романтическому влечению. Она снова внимательно посмотрела на необычный нарцисс. Это был просто цветок, просто прекрасный, рано расцветший цветок. А у нее просто был очень долгий и очень утомительный день, и именно поэтому она чувствует себя так странно. Возможно, это что-то гормональное. Лина мысленно сделала заметку: когда будет в следующий раз звонить матери, не забыть спросить, как начинаются особые перемены в организме женщины.
Порыв легкого ветерка коснулся нарцисса и донес до Лины новую волну сладкого аромата. Что ж, можно еще раз его понюхать. Еще разок, а потом она заберет Эдит-Анну и отправится в постель, давно ждущую ее. Лина, сидя на корточках, наклонилась и обхватила цветок ладонями. Когда же она приблизила лицо к нарциссу, внутри безупречно очерченной чашечки как будто пробежала волна.
Лина моргнула. Какого черта? Она наклонилась ниже и всмотрелась в чашечку.
И тут ее как будто ударило молнией, и она застыла, пораженная до онемения. Она смотрела не в серединку нарцисса, а прямо в лицо изумительно прекрасной молодой женщине. Большие фиолетовые глаза женщины были широко открыты, волосы растрепаны, а чудесные губы округлились, как будто она испуганно вскрикнула: «O!...»
Лина попыталась шевельнуться, но тело отказалось повиноваться. Она застыла, превратившись в живую статую. Ее охватил страх, и Лина почувствовала, как болезненно бьется сердце... почудилось, что ее вытягивают из собственного тела гигантским пылесосом. На мгновение к ней вернулась способность двигаться, и Лина оглянулась на неподвижную оболочку, прежде бывшую ее физическим телом, — а потом ее унесло вперед, в ослепительный свет, лившийся из огромного цветка нарцисса. Рассудок Лины взбунтовался, но она продолжала лететь куда-то вниз по спирали.
