— Видимо полторы тысячи наших рабочих и каждый третий подмосковный крестьянин, лишившись работы, в этих самых приютах и оказались, — сердито ворчал Николай Венедиктович, вымещая свой гнев на обертке от французской шоколадки. — Да и откуда бы на второй год-то деньги взяли?
Недели не проходило, чтобы в какой-нибудь газете или просто на заборе не появилась листовка этого общества. Взять хотя бы одну из последних: «Дело Смирнова подрывает основу Российской государственности, у пьяного и невежественного народа свой царь — Смирнов, и свой флаг — бело-красный, как его этикеты. И закон лишь один — двадцать первый номер. Доколе, вопрошаем мы?…». Ну и дальше, полстраницы такой же чуши.
— Хотел бы знать, где деньги берут, чтоб в «Новом времени» публиковаться на рекламных страницах, — продолжал ворчать Николай Венедиктович.
Сам «водочный король» молчал и незаметно потирал грудь. Уже с месяц им владела странная, непривычная слабость. Во рту горчило, аппетит исчез совершенно, а временами накатывала такая дурнота, что не знал, куда от нее деться. Вначале грешил на ресторацию. Перестал ходить в «Эрмитаж» и «Стрельну», поехал в «Славянский базар», но ни смена кухни, ни полный отказ от питания вне дома не исправили положения. Смирнов понимал, что надо бы поехать к врачу, но почему-то медлил, надеясь, что завтра-послезавтра неприятная, вялая хворь пройдет. «Устал», — говорил он себе.
Лучшим в такие минуты было пройтись по заводу.
Уже завтра ни один экипаж не сможет проехать по Пятницкой. Все будет запружено телегами из подмосковных сел. Повезут смородину — черную и красную. Малина и клубника отошли уж.
Смирнов встал, заложил руки за спину и медленно вышел из кабинета, бросив косой взгляд на Петра, старшего сына. Тот сидел на диване с книгой. Будто увлечен. Час уж сидит. Опять на карточные долги просить приходил?
А сегодня в Купеческом клубе дают блестящий бал. Там к нему подойдет человек от великого князя Сергея и скажет, когда, кому и где надлежит передать деньги.
Собственно, началось-то все нелепо. Кто-то, Смирнов даже догадывался, кто именно, передал великому князю годовой отчет его товарищества. Князь поглядел на сумму годового дохода и вознегодовал. Той продукции, что поставляется в его дворцы абсолютно задаром, ему показалось недостаточно. То есть, разумеется, формально Смирнову платили за все поставки ко двору «Его Императорского Высочества». Сумма этих расходов входила в казенные деньги. Однако на деле Смирновым не возвращалось ни копейки.
— Что ж ты, царскими гербами за так пользоваться хотел? — насмешливо сказал барон Розен, давнишний поставщик спирта Смирновых.
На следующий же день, после прочтения смирновского отчета, князь собрал своих советников и объявил им, что намерен бороться с пьянством. Для этого он на следующей же неделе выедет в Петербург, чтобы представить свою идею брату и получить его одобрение. А пока закон не готов — царским указом остановить выпуск водки по всей России, начиная с Москвы.
Разумеется, Смирнову тут же сообщили, что князь Сергей настроен весьма решительно и печется о благе российских подданных. Ничего не оставалось, как нижайше просить этого не делать. О благе подданных московский губернатор был готов забыть на два года за два миллиона. Уже давно ходили слухи, что именно столько, ну, может, чуть меньше ему не хватает для строительства летнего дворца.
В доме на Пятницкой воцарился хаос.
— Гнусный мерзавец! Проклятая петербургская камарилья! Свора взяточников! — громко кричал сын Владимир. — Дайте мне его! Я его выведу на чистую воду! Я пойду к царю и открою ему глаза! Я скажу, что мы его верные подданные и просим защиты от произвола! К царю! В Петербург! Сейчас же!
Старший, Петр, таращился на происходящее своими круглыми, бессмысленными рыбьими глазами, пугливо повторял то и дело:
— По миллиону в год хочет, не многовато ли? Шутка ли — два миллиона!
Николай Венедиктович смотрел на старшего Смирнова, который сидел за своим столом, почти не шевелясь и ничего не отвечая. В руках директор держал газету, он нес ее Петру Арсеньевичу, чтобы тот, наконец, что-то предпринял. Среди прочих была такая заметка:
«Нынче вечером Валентина Пионтковская, звезда оперетты, была великолепна. Зал вызывал ее на бис трижды. На сцену вынесли корзины цветов, а В. Смирнов, сын „водочного короля“ П. А. Смирнова, меценат, на чьи средства содержится антреприза Пионтковской, вынес ей футляр с чудным бриллиантовым гарнитуром из ожерелья, диадемы и серег в форме цветов с листьями. Чрезвычайно искусная работа поразила всех. Да и цена немалая. Знатоки утверждают, что никак не менее сорока тысяч рублей. Да, младший сын П. А. Смирнова определенно имеет больший вкус, чем средний. Тот до таких высот не поднимался. Ограничивался тем, что дарил своим любовницам золотые ночные горшки».
Однако увидев, в каком состоянии находится Петр Арсеньевич, директор решил пока не показывать ему газеты. Довольно и великого князя на сегодня.
— Он не остановится, — сказал он тихо, подойдя к Смирнову. — Дадите два, завтра потребует пять.
Петр Арсеньевич молчал.
На следующий день Николай Венедиктович поехал к Розенбергу в банк, говорить о деликатном деле. Два миллиона золотом надо еще собрать. Разумеется, на счетах Торгового дома Смирнова было значительно больше, но физически такой суммы, тем более в золотых червонцах, Розенберг в конторе, конечно же, не держал.
На обратном пути Николай Венедиктович где-то задержался, вернулся бледный и страшно взволнованный. Петр Арсеньевич с удивлением глядел на своего директора, ожидая, что тот, может быть, расскажет о случившемся, но тот, сославшись на срочные дела, исчез в своем кабинете и не выходил оттуда до самого вечера.
Сразу после ужина он снова куда-то уехал.
VI
Сидя с маменькой в экипаже, Митя сухо и скупо отвечал на ее вопросы.
— Доктор Штейнберг выписал тебе рекомендации? — Глафира Андреевна решила выплеснуть на сына годовой запас своей заботы.
— Да.
— Дай мне их.
— Сейчас?
— Я должна их передать нашему семейному врачу, отныне он будет уделять тебе самое пристальное внимание. Еще я хочу посоветоваться с доктором Живилло, это семейный врач графини Барсуковой, помнишь, она как-то о нем рассказывала? Что выписал тебе Штейнберг? Бром? Воды? Магнитный сон? Думаю, он должен был обязательно выписать бром. Я с ним уже много лет не расстаюсь. Ужасная мигрень! Ты ведь знаешь, какие у меня головные боли! Всю жизнь страдаю, а ты, к сожалению, в меня. Я перед тобой так виновата! Все эти нервные болезни! Вот в семье твоего отца все исключительно здоровые. Правда, его отец был ротмистром. Поразительно, что Анатоль смог чего-то добиться. Конечно, если бы не мои связи, его никогда бы не назначили на хорошую должность. Почти год я обхаживала эту графиню Ложкину, ах, она так кичится своим родством с Голицыными, а те ее даже на рождественские балы не зовут…
