Вышел к реке. Раздвинув еловые лапы, увидел, как на ладони, лодку с двумя рыбаками. «Та же самая, городская шваль! Разрыбачились тут! Ну, я вам счас устрою…» — от охватившей ярости, затряслись руки.
Он, одним махом, выхлестал остатки спирта в горло.
— Хор-рош, красавец! — отец помог Ваське, с помощью сачка, вытащить сопротивляющегося тайменя — Засолим голубчика! У нас, наверное, рыбы, килограммов уж тридцать будет, за четыре дня!
Они уже два часа, рыбачили на плёсе у камня Гостиновский. Вечерняя прохлада тянулась над притихшей Вишерой. Дядька Леша промышлял за поворотом, за скалой, ничего не подозревая.
Внезапно тишину разорвал, какой-то, странный гром. Выстрел! Неизвестно откуда! Васька, с ужасом, увидел отца, схватившегося за лицо, неловко падающего на дно лодки. Из пробитого глаза, пульсируя, вырывалась черная кровь…
— А-а! — заорал парень, и тут же, прогремело второй раз. Он почувствовал сильный толчок в плечо, но боли не ощутил. Безмерный животный страх охватил Ваську! Бросился в воду, отчаянно поплыв к берегу, — благо, что тот находился рядом. По прибрежным камням, выскочил навстречу пихтовому лесу и, дико крича, скрылся в нем.
Васька бежал, не разбирая дороги, исхлестав, колючими ветками, лицо до крови. Несколько раз падал, но опять поднимался и бежал. Наконец, свалился на мшистую холодную землю, надрывно дыша. Ему все казалось, что кто-то гонится за ним, и хочет всадить пулю… «А как же батя?! Ведь его убили! Наповал! И меня, чуть не кончили!» — лихорадочно думал бедняга. И только сейчас почувствовал, что рукав штормовки, сырой от липкой крови… Ранен! Ваське стало дурно, и он потерял сознание…
Очнулся, когда было, уже почти темно. Тело ныло, а плечо и предплечье странно онемели. Вспомнив все, затрясся в лихорадке. У парня начался жар. «Нужно идти к людям, к дядьке! Он, наверно уже, с мертвым отцом, ждет помощи. А может те, кто стрелял из тайги, и его порешили?! Да наверняка! Нет, лучше пока не высовываться! Страшно!». И Васька, трясясь от озноба, продолжал лежать.
Ночь прошла, как в кошмарном сне. На время, раненный забывался, потом опять лежал и мучительно думал. «Тут недалеко, вверх по течению, поселок лесозаготовителей Вая. Туда и пойду, если сил хватит. Но батя, батя…».
Наутро Ваське было так плохо, что еле встал. Ранение и шок давали о себе знать. Сначала он, как пьяный, раскачиваясь из стороны в сторону, шел. Потом упал и пополз. Еле выбрался к реке и, на берегу, опять потерял сознание…
Очнулся от того, что кто-то его сильно тряс. Какие-то мужики, — туристы, наверное, — стояли над распростертым телом.
— Эй, парень! Жив? Откуда ты? Что случилось?
— Батю убили! Где-то здесь, рядом… Из тайги стреляли…
— Э, да он серьезно ранен! Нужно срочно на байдарку его, — и в Ваю. Пятнадцать километров, надеюсь, выдержит. Давайте-ка, ребята, поднимем…
…Пуля, как потом рассказал Ваське врач, прошла, сквозь плечо, на шесть сантиметров до грудной клетки. Не так далеко и до сердца… Из Ваи, его вертолетом отправили в Красновишерск. Дядька Леша был жив, тело отца, на моторке, привез в Ваю… Подняли местную милицию, из районного центра прибыли оперативники. Сразу возникло подозрение, что стрелял из карабина местный житель, — болыие-то, вроде, некому. Но искать его долго не пришлось. Николай Бессонов сам явился с повинной.
— В общем, повезло тебе, парень, что жив, остался… — сочувственно, глядел на перебинтованного Ваську врач. — А вот отца, конечно, жаль очень… Этого молодого убийцу, который, якобы, из-за какой-то девчонки в вас стрелял, поселок, теперь, во всю матушку честит… Под следствием сейчас он, в тюрьме… А вот и сама пуля. Возьми на память. Держись, дорогой! Вся жизнь, еще впереди!..
Предательство
Его схватили, с силой, за загривок и швырнули в раскрытую пасть подпола: «Не будешь гадить, скотина!». Крышка захлопнулась…
Жалобно замяукал. Было обидно. Что он такого сделал? Жил себе да жил с этими издерганными, злыми людьми, которые постоянно ссорились после приема, какой-то, вонючей воды. Доставалось пинков и ему. Хоть бы, кормили нормально! Почти ничего и не перепадало. Постоянно хотелось есть. А хозяйка, почему-то, невзлюбила его: «Будешь ходить на улицу, будешь?!» И вышвыривала за порог прямо в снег… Но делать нечего, — куда же идти? Здесь — дом. Тут, хоть что-то можно перекусить, здесь тепло. А на улице, на морозе — гибель. Это он хорошо понимал…
В темноте всё было видно. Пахло мышами. Вот какие-то банки, а там ящики стоят, а дальше, пространство чем-то перегорожено. Очень скоро, обследовал закоулки темного голбца. Что делать? Здесь совсем не уютно. И холодно. «Мяу-мяу!» — позвал. Но никто не спешил открывать. «Мяу-мяу!» — всё тщетно. Он сел прямо перед крышкой — через малюсенькую щелку падал свет, — и продолжал звать хозяйку, жалуясь на свое незавидное положение. Наконец, замолк и впал в какое-то оцепенение.
Сколько прошло времени, представления, конечно, не имел. Отчаянно хотелось есть. «Мяу-мяу!» Он опять обследовал подполье, уже в поисках еды, но, естественно, ничего подходящего не нашел. Охватила тревога. Теперь, кот просил выпустить громче, с надрывом, протяжно. Ну, неужели хозяйке не жалко его, неужели не понимает, что здесь плохо, одиноко, голодно. Нет, всё бесполезно! Его бросили на произвол судьбы!.. Утомившись, уснул.
…Казалось, провел, в этой холодной «могиле», целую вечность. Звать на помощь, не имело смысла. Он, опять, отправился на поиски чего-нибудь съестного, вместе с тем, ища выход из жуткого замкнутого пространства. Подойдя к деревянной перегородке, понял, что за ней есть еще что-то. Пошел вдоль и обнаружил… лаз! Что там впереди? Протиснулся в узкую щель и оказался по ту сторону. Здесь тоже был голбец и крышка, ведущая наверх! «Мяу-мяу! — стал звать. — Выпустите меня кто-нибудь!». Но и тут ему никто не открыл.
Вскоре, совсем отчаялся и стал мяукать громче, из последних сил, не переставая, до хрипа: «Помогите!..». И беднягу услышали! Забренчало кольцо крышки, и в подпол ринулся яркий свет!
— Ты что это орешь, уже третий день? Не пускают они тебя? Вот нелюди! Закрыли, как в тюрьме, и не кормят. Залазь, залазь! Проходи! Ну и соседушки! Алкашьё недорезанное! Что же дать-то? Может, суп поешь?».
Кот жадно набросился на еду. Мужик, с состраданием, смотрел на него.
— Э, да ты совсем молодой! А худой-то какой, — кожа да кости! Как быть-то с гостюшкой? Оставить, что ли? Все равно ведь, один живу… Хоть, веселее будет… Барсик, Барсик! Нет! Лучше Бимка!.. Бимкой я тебя назову! Что, не против, а?..
От еды и тепла, после стольких страданий, кота разморило. Хорошо-то как! Подошел к мужику и благодарно потерся, боком, об его ноги. Только бы не выгнал! Видно ведь, что не злой человек. Не то, что хозяйка!
Из небольшой кухонки, прошел в комнату. Обнюхал все углы. И, после этого, забрался на чистую постель.
