— Аргентину вообще убираем?
— Нет. Отправляем на международную полосу в один объем с заварухой в Афганистане.
— Не влезет!
— Сократи и ногами запихай.
Гольцов отметил, что редактор успевал одновременно разговаривать по телефону, следить за лентами информационных агентств на мониторе компьютера и краем глаза коситься в телевизор, где шли новости…
— Так почему вы интересуетесь убийством Белугина? — Андреев посмотрел на Гольцова.
— По поручению Генерального секретариата мы готовим справку-доклад о расследовании самых громких преступлений в России. В том числе — убийства Белугина. Рутина. Но приходится ею заниматься.
В кабинет постучали.
— Здесь нам не дадут поговорить, — произнес редактор. — Если вы действительно хотите узнать про дело Белугина, пойдемте выпьем по чашечке кофе.
Ресторан редакции находился этажом выше. Для начальства был оборудован отдельный кабинет, с кожаными диванами, камином, картинами на стенах.
— А что за скандал вышел в Испании с солнцевскими? — вдруг спросил Андреев.
Гольцов понял: чтобы рассчитывать на откровенность, надо произвести эдакий чейнч, обмен информацией. Георгий ответил на все вопросы редактора — не скрытничая, но и не раскрывая особых секретов. Андреев был удовлетворен.
— Откуда Белугин брал информацию? — спросил Гольцов, когда разговор перешел к интересующему его делу.
— Ему сливали, — спокойно ответил редактор.
— Кто?
— Разные люди. Я всех не помню. Один примелькался, молодой человек. Всегда в хороших костюмах. У него густые брови, сросшиеся на переносице забавно, как галочка или силуэт чайки, который рисуют на афишах. Потому я и запомнил его.
— Как его звали? Где он работал? — Гольцов спрашивал мягко и с интересом, как любознательный студент уточняет у профессора детали его лекции.
— Не знаю. Насколько я понимаю, в вашей службе тоже не принято раскрывать источники информации? Вот и Белугин не особо распространялся про своих людей.
— А какие у них были мотивы? Почему они приходили в газету? — Прямолинейность вопросов смягчалась тоном непонимающего студента, который уважает профессора, восхищается его знаниями и очень хочет разобраться. Но ничего не понимает.
— Кому-то мы платили за интересную информацию. Но деньги были небольшие — не озолотишься. Большинство людей сливали компромат, преследуя какие-то свои цели. — В голосе Андреева были покровительственные нотки, как у доброго профессора, растолковывающего урок.
Это был не допрос, даже не дружеская беседа, а именно консультация. В глубине души Андрееву это даже льстило: у него спрашивали совета как у признанного специалиста (каким он действительно был), и не кто-нибудь, а представитель Интерпола (тоже неплохо звучало). Что же касается дела Белугина, так в нем у Андреева не было никакой личной заинтересованности. Просто история, случившаяся на его глазах. Да, знал парня. Да, жалко его. Ну и что?
— С кем Дима дружил в редакции? — поинтересовался Георгий.
— Ни с кем.
— Вот как? — удивился Гольцов.
— А чему вы удивляетесь? Хотите ром?
Официантка принесла на подносе две рюмки с желтоватой жидкостью и тарелочку с нарезанным лимоном. Гольцов отказался. Редактор залпом выпил одну рюмку. Поставил перед собой вторую.
— Белугин пришел с улицы, по объявлению, — произнес он, закусывая лимоном. — К тому же он закончил инженерный вуз. А большинство мальчиков и девочек «Молодежки» пришли в газету с журфака МГУ. Они в штыки встретили Диму. А Петр Тинкин до сих пор помнит первую заметку Белугина…
Сентябрь 1992 года.
Молодой человек, на первый взгляд совсем еще мальчишка, отметил пропуск у охранника.
— Куда дальше идти?
— Прямо и направо. — Мужчина в черной форме махнул рукой в глубь коридора.
Длинный коридор редакции напомнил пассажирский корабль, какой ходит по Волге. Такой же серо-желтый палас и полированные двери кабинетов-кают.
Он шел, внимательно рассматривая таблички на дверях. В руках у него был свежий номер «Столичной молодежи» с обведенным красным фломастером объявлением:
«Лови момент!
Когда кругом увольняют, «СМ» принимает!
Молодые, энергичные, талантливые! Верите в свою судьбу и удачу — приходите в «СМ».
Мы даем вам шанс стать журналистом нашей газеты!»
Парень остановился возле двери с надписью «Вадим Андреев», глубоко вздохнул, постучал. Не дождавшись ответа, приоткрыл дверь:
— Можно?
— Заходите. — Это оказалась приемная, в которой сидела секретарь.
— Я по объявлению. Я звонил.
— Проходите. Вадим Саулович вас ждет.
У него даже перехватило дух. Сейчас он увидит самого Андреева! Дрожащей рукой парень открыл дверь.
Человек-легенда оказался на удивление простым в общении.
— Белугин? Проходи. — Он показал на диван рядом со столом и зажег сигару. — Рассказывай.
— Что?
— Все: где учился, где работаешь.
Благодаря светло-рыжим волосам Дима Белугин казался удивительно солнечным. Это сразу понравилось Андрееву.
— Закончил Московский авиационный институт. Сейчас работаю на радио, — сказал Дима.
— Каком?
— Местном. Радиостанция Сергиево-Посадского района. В Подмосковье.
— Это большая разница: работать на радио и писать в газету, — произнес Андреев. Тех, кто приходил в газету из радиожурналистики, пренебрежительно звали «радистами». Привыкнув компенсировать малограмотность интонациями, многие из них плохо писали.
— Я еще и с газетой сотрудничаю. Внештатно. «Загорская правда». Заметки пишу. Могу показать.
— Не надо. — Андреев отмахнулся. — Нам нужен военный корреспондент, который будет писать про армию. Справишься?
— Да! — уверенно ответил Белугин.
Мэтр посмотрел в лучащиеся глаза скромного парня в вязаном свитере и понял: этот справится. Чего бы это ни стоило.
— Подойди к Петру Тинкину. Он даст первое задание.
Через день Петр сидел за своим столом и матерился, черкая заметку, написанную Белугиным: «Кто так пишет, ё-моё. Зачем редакции этот «радист»?»
— Зачем же вы его взяли? — спросил Гольцов после услышанного.
— Мне нужна была рабочая лошадка, — ответил Андреев. — Была масса черной работы, которую никто не хотел делать. Мало кто из мальчиков и девочек моего отдела поехал бы в Абхазию или Молдавию. А Дима ездил, желая утвердиться. Но это у него не очень поначалу получалось: для того нужны годы. Журналистика — жестокая профессия.
