— Господин Мадёрен нас предупредил.
Хункелер встал, с трудом отбился от собаки, которая скакала вокруг.
— Я еще свяжусь с вами, вероятно по телефону. Если не снимете трубку, придется навестить вас снова.
— Пожалуйста. Навещайте.
Хункелер сел в машину, проехал на Миттлерештрассе, припарковался возле своего дома и зашел в «Летний уголок». В садике было слишком жарко, и он предпочел устроиться в помещении, в обществе хозяина, Эди.
— Сооруди-ка мне эспрессо, — сказал он, — а то я горького пойла нахлебался.
На столе лежали две газеты. Одна из них, цюрихская «Бульварцайтунг», успела-таки тиснуть на первой полосе шапку «Загадочное убийство врача, пользующего наркоманов». Сама статейка была коротенькая, явно по нехватке времени. Тем не менее сообщалось, что известный базельский врач, работающая с наркоманами доктор Криста Эрни, в понедельник утром найдена мертвой в своем врачебном кабинете, убитая ударом ножа в грудь. В заключение ставился вопрос, не ознаменует ли это убийство, предположительно совершенное наркоманами, конец либерализма в кантональной политике в области наркотиков.
«Базлер цайтунг» поместила на первой полосе небольшую, но весьма любопытную по тону заметку. Г-жа Эрни была названа там выдающейся культурно-политической деятельницей, а ее смерть — трагедией прямо-таки национального масштаба. В заключение газета обещала посвятить этой достойной женщине более подробную статью.
С наслаждением прихлебывая сладкий кофе, Хункелер перевернул еще несколько страниц. В разделе местной хроники сообщалось, что Партия труда, пока что насчитывающая семьдесят — восемьдесят членов, выйдет на следующие кантональные выборы с собственным списком. Как заявил один из ее руководителей, ПТ хочет дать избирателям возможность проголосовать за левую партию, не поддерживающую вступление страны в ЕС.
— Пролетарии всех стран, разъединяйтесь, — сказал комиссар. — Не вступайте в Европу.
— Что за ерунда? — Эди несколько опешил.
— Да так. Жарко очень. Базельские мозги напрочь пересохли, еле ворочаются.
Эди бросил в стакан с водой шипучую таблетку — от печени — и мрачно наблюдал, как она растворяется. Отпил глоток, скривился. Мерзкий вкус.
— Убийство вправду из-за наркотиков? — спросил он.
— Вероятно. Но не обязательно.
— Как можно выставлять госпожу Эрни чуть ли не пособницей наркоманов! В конце-то концов метадон разрешен законом.
— Нынче все можно. Лишь бы тираж повысить.
— «Радио Базилиск» сообщало, что у наркоманов есть собака. Жалко мне животину.
— Почему это?
— Некая госпожа Швааб, которая помогает врачам па приеме, сказала, что собака — живые мощи, потому как наркоманы почти совсем ее не кормят. Безобразие!
— Что «безобразие»?
— Морить собаку голодом. Наркоту даром получают, а бедную тварь не кормят.
— Вздор! — сказал Хункелер.
По Санкт-Йоханнс-Ринг он вышел к реке, затем пересек мост Иоаннитов, мимоходом глянув сверху на купальню, где на топчанах загорали три голые женщины.
Дом 76 по Тодтнауэрштрассе оказался старой, запущенной постройкой. Дверь парадной была не заперта. Хункелер поднялся наверх. Лестничная клетка провоняла какой-то кислятиной, вроде как застарелой мочой, а к этой вони примешивался аромат незнакомых ему экзотических пряностей.
Вот и дверь Лукаса Шиндлера. Хункелер нажал кнопку звонка — не работает. Тогда он постучал, раз-другой, со всей силы. Немного погодя дверь распахнулась. На пороге стоял тощий долговязый субъект неопределенного возраста. Может, лет сорока, а может, тридцати или шестидесяти. В одних трусах.
— Лукас Шиндлер? — осведомился Хункелер.
— Да. А что?
Хункелер предъявил удостоверение:
— Хочу поговорить с вами.
Лукас Шиндлер сделал попытку посторониться и едва не упал. В последнюю секунду успел ухватиться левой рукой за дверную ручку и кое-как устоял на ногах. Правую руку он все это время держал за спиной, а когда опустил, в ней обнаружился открытый выкидной нож.
— Вы в своем уме? — воскликнул Хункелер, шагнул вперед, схватил Шиндлера за запястье, отобран нож, сложил его и бросил на сундук в коридоре.
— Валите отсюда! — буркнул Лукас.
— Кого это вы поджидали с ножом в руке? — спросил Хункелер.
— Не ваше дело.
Комиссар прошел по коридору в комнату, дверь которой стояла настежь. Посередине низкий столик, на нем початая бутылка водки, стаканы. Рядом на полу еще одна водочная бутылка, порожняя. Два шприца, сигаретные окурки, оставившие на паркете черные следы ожогов. Воздух спертый — не продохнешь. На диване дрыхнут, разинув рот, двое юнцов. Патрик и Свен — Хункелер узнал обоих.
Он взял стул, вытер сиденье, сел, пристально глядя на Лукаса Шиндлера. Ох и тощий — все ребра наперечет.
— Как вы, собственно, представляете себе свое положение? Вообще-то вам бы полагалось до сих пор сидеть в следственной тюрьме. И весьма возможно, судья оставил бы вас под арестом.
— Вот лажа! — проворчал Лакки.
— Зачем вам понадобился нож?
— В тюрьму я больше не пойду. Затем и ножик — пырнул бы, и все дела.
Хункелер полез было в карманы за сигаретами. Но передумал. Здесь и так дышать нечем.
— Нет. Вы ждали не полицейского. Вы ждали кого-то, кто не просто хочет вас засалить. На полицейского даже вы с ножом не пойдете.
— Полная лажа, — повторил Лакки.
Хункелер ждал, спокойно смотрел на Шиндлера и ждал — спешить-то некуда. Лакки начал дрожать. Сперва затряслись колени, потом тощие ляжки, потом торс, руки и ноги.
— Вам надо бы обратиться в лечебницу Фридматт, — сказал комиссар. — Давайте я вызову «скорую».
— Нет, на хрена. Ломка у меня, просто ломка.
Он доковылял до кресла, рухнул на сиденье.
Закрыл глаза, застонал.
— Дам вам три совета, — сказал Хункелер. — Во-первых, принимайте только метадон и только в дозировке, назначенной врачом.
— Полная лажа, — опять буркнул Лакки, — доктор Эрни умерла.
— Есть и другие врачи. Во-вторых, не пытайтесь тягаться с дилерами. Они куда сильнее вас. В-третьих, не уезжайте из Базеля.
— К черту Базель!
Хункелер встал и пошел к выходу.
В два часа в Ваагхофе состоялось очередное совещание. Хункелер прихватил в кафетерии сандвич с салями, маслом и колечками репчатого лука. Занял свое место и с аппетитом приступил к еде. Но куснул слишком уж энергично, кусочек масла упал на стол, и Сутер едва не испепелил комиссара взглядом. Правда, возмущаться вслух он не рискнул, потому что д-р Рюинер тоже ел сандвич.
