― Арсис! Придурок ты этакий!
Арсис?! Это же тот дурачок, что ходит помощником у лаборантов. Осуществление моих тайных планов было последним, на что я рассчитывал, пока не услышал это имя.
― Простите, доктор.
Сворачиваю за угол и вижу распахнутые двери одной из лабораторий. Внутри все сияет больничной белизной, а крайне высокий и тощий ученый отчитывает вжавшегося в стену паренька в форме охранника, гневно тыкая в него указательным пальцем.
― Эти образцы следовало заморозить при сверхнизких температурах. А ты сунул их в обычную морозилку!
― Прошу прощения, сэр. ― Парень такой покорный и раболепный, ну ничего общего с тем вечно недовольным угрюмым сопляком, которого я себе представлял, исходя из его переписки.
Ученый дает строгие указания:
― Возьми повторные образцы из оставшихся культур, только на этот раз сделай все правильно. Кажется, ты просил доверять тебе более ответственную работу, вот и докажи, что ты этого заслуживаешь.
― Хорошо, доктор. ― Арсис суетливо бросается все переделывать.
Жадно разглядываю внушительную лабораторию доктора Закоса. Именно этот ученый вероятно способен спасти моего единственного друга.
Тут док перехватывает мой взгляд.
Блин!
Закос пристально смотрит на меня. Либо я сейчас разворачиваюсь и ухожу, либо быстро что-нибудь придумываю.
― Доктор Закос? ― спрашиваю я, решив импровизировать.
― Да? ― Вид у него озадаченный.
Преодолеваю разделяющее нас расстояние и захожу в лабораторию.
― Я Адамус Сатэк. Сын Генерала Сатэка.
Док тут же настораживается.
― Я хотел с вами встретиться, ― выдаю я, ― мой отец очень высоко отзывался о вашей работе.
Уловка срабатывает: Закос аж светится от гордости. Даже могадорцам не чуждо тщеславие. Грех не воспользоваться подобной слабостью.
― Я рад, что Генерал доволен, ― говорит док, безотчетно слегка кивая головой.
― Кстати, я как-то участвовал в эксперименте вашего предшественника, ― продолжаю я. ― По тем исследованиям, которые он проводил над первым поверженным членом Гвардии… передача памяти…
― Ах, это… да-да. ― Закос качает головой. ― Разработки доктора Ану тогда потерпели полный крах. Однако могу заверить, с тех пор, как я занялся этой проблемой, технология передачи памяти была значительно улучшена ― если б мне только удалось заполучить разрешение на испытания и проверить все это на практике…
Я в замешательстве. Закос продолжает вещать, поглядывая на меня со всевозрастающим интересом. А я изо всех сил стараюсь удержать на лице нейтральное выражение.
― Значит, по-вашему, сейчас передачу можно провести более удачно?
Закос кивает.
― Такова моя теория.
― Но разве это возможно? Мне казалось, передача возможна лишь в кратчайшие сроки с момента смерти объекта.
Игнорируя мой вопрос, ученый с любопытством вскидывает голову:
― А где вы находились после эксперимента?
― В Африке, ― говорю я, не желая вдаваться в подробности моих злоключений до возвращения к могадорцам. Но, похоже, Закоса вполне устраивает и такой ответ.
― И вас не беспокоили какие-либо… побочные эффекты, после того, как вы подверглись данной процедуре?
Так и хочется съязвить: «Только та малюсенькая кома». Но я прикусываю язык.
― Ничего нового, кроме того, что вы и так уже знаете.
Судя по всему, у дока в голове закрутились шестеренки ― он оценивающе осматривает меня с головы до пят.
― А что… это вариант… ― бормочет он себе под нос, обращаясь больше к самому себе. ― Нейронные проводящие пути Гвардейки слишком долго бездействовали, чтобы пытаться повторно передать память новому испытуемому. Однако в случае с изначальным субъектом… еще и участвовавшем в первоначальном эксперименте…
Вопросы вырываются у меня против воли:
― Вы о чем? Какая Гвардейка? Неужели та самая?
Закос лишь ухмыляется и со значительным видом подходит к лабораторной стене, покрытой примерно десятью матово-белыми квадратными плитами. Приложив ладонь к небольшой стальной панели у стены, док изящно выполняет на ее поверхности комбинацию каких-то жестов. Раздается резкий свист гидравлического механизма, и одна из плит, подобно ящику, выдвигается из стены, выпуская клубы криогенного пара.
Напоминает хранилище в морге.
Закос с гордостью взирает на то, что лежит там.
― Вот, взгляни, ― предлагает он.
Прохожу вглубь лаборатории, заглядываю через край плиты…
― Превосходно сохранилось.
Глазам своим не верю. Она даже мертвой не выглядит: скорее спящей.
Мой лучший и единственный друг.
Первая.
Глава 8
Первая полночи не дает мне уснуть, засыпая вопросами, на которые у меня нет ответов: про эксперименты Закоса; что док подразумевал, говоря, что может полностью успешно «скачать» память Первой, и что может означать превосходная сохранность ее тела?
― Ну, ты по-прежнему мертва, ― сообщаю я.
― Эй! Потактичней, пожалуйста! ― смеется она.
Я лежу в кровати, а Первая сидит на полу в углу спальни.
― Прости, ― говорю я. Мне немного не по себе. Увидеть ее во плоти такой ― трупом на холодном стальном столе ― расстроило меня куда больше, чем мне хотелось бы ей показывать. Первая была моим постоянным спутником в течение нескольких лет, но вид ее тела напомнил мне, насколько зыбко ее существование.
― Кстати, ты заметил, ― возвращается Первая к столь занимающей ее теме, ― На той стене было еще как минимум десять таких плит. Помнишь, что тот крендель, Арсис, говорил в переписке? Про людей, которые подключены к машинам ради информации? Как думаешь, могут их держать в соседних ящиках?
Просто поразительно, откуда Первая все это знает! Ее же не было, ни когда я читал переписку Арсиса, ни тем более, когда я был в лаборатории Закоса.
Первая замечает мое изумленное лицо.
― Чего не так? ― спрашивает она. ― Ты же прекрасно знаешь: ты для меня как открытая книга. Если меня нет во время движухи, это еще не значит, что я не могу все «просмотреть», сразу как вернусь.
И без всякого перехода возвращается к своей навязчивой теме:
