Книга Принц и нищий - Марк Твен

В туфлях, в роскошном халате, он, наконец, прикорнул надиване, но заснуть не мог: голова его была слишком переполнена мыслями, акомната — людьми. Он не мог отогнать мыслей, и они остались при нем; он не умелвыслать вон своих слуг, и потому они тоже остались при нем, к великомуогорчению Тома и их самих.

Когда Том удалился, его знатные опекуны остались вдвоем.Некоторое время оба молчали, в раздумье качая головами и шагая по комнате.Наконец лорд Сент-Джон заговорил:

— Скажи по совести, что ты об этом думаешь?

— По совести, вот что: королю осталось недолго жить, мойплемянник лишился рассудка, — сумасшедший взойдет на трон, и сумасшедшийостанется на троне. Да спасет господь нашу Англию! Ей скоро понадобится помощьгосподня!

— Действительно, все это похоже на истину. Но… нет ли у тебяподозрения… что… что…

Говорящий запнулся и не решился продолжать: вопрос былслишком щекотлив. Лорд Гертфорд стал перед Сент-Джоном, посмотрел ему в лицоясным, открытым взглядом и сказал:

— Говори! Кроме меня, никто твоих слов не услышит.Подозрение в чем?

— Мне очень не хотелось бы выражать словами, милорд, то, чтоу меня на уме, ты так близок ему по крови. Прости, если я оскорблю тебя, но некажется ли тебе удивительным, что безумие так изменило его? Я не говорю, чтобыего речь или осанка утратили свое царственное величие, но все же они в некоторыхничтожных подробностях отличаются от его прежней манеры держать себя. Нестранно ли, что безумие изгладило из его памяти даже черты его отца; что онзабыл даже обычные знаки почтения, какие подобают ему от всех окружающих; нестранно ли, что, сохранив в памяти латинский язык, он забыл греческий ифранцузский? Не обижайся, милорд, но сними у меня тяжесть с души и примиискреннюю мою благодарность! Меня преследуют его слова, что он не принц, и я…

— Замолчи, милорд! То, что ты говоришь, — измена! Или забылты приказ короля? Помни, что, слушая тебя, я и то делаюсь соучастником твоегопреступления.

Сент-Джон побледнел и поспешил сказать:

— Я ошибся, я признаю это сам. Будь так великодушен и милостив,не выдавай меня! Я никогда больше не буду ни размышлять, ни говорить об этом.Не поступай со мною слишком сурово, иначе я погибший человек.

— Я удовлетворен, милорд. Если ты не станешь повторять свойоскорбительный вымысел ни мне, ни кому другому, твои слева будут считаться какбы несказанными. Оставь свои пустые подозрения. Он сын моей сестры: разве егоголос, его лицо, его внешность не знакомы мне от самой его колыбели? Безумиемогло вызвать в нем не только те противоречивые странности, которые подмеченытобою, но и другие, еще более разительные. Разве ты не помнишь, как старыйбарон Марли, сойдя с ума, забыл свое собственное лицо, которое знал шестьдесятлет, и считал, что оно чужое, — нет, больше того, утверждал, будто он сын МарииМагдалины, будто голова у него из испанского стекла, и — смешно сказать! — непозволял никому прикасаться к ней, чтобы чья-нибудь неловкая рука не разбилаее. Гони прочь свои сомнения, добрый милорд. Это истинный принц, я хорошо егознаю, и скоро он станет твоим королем. Тебе полезно подумать об этом: этоважнее всех других обстоятельств.

В течение дальнейшей беседы лорд Сент-Джон многократноотрекался от своих ошибочных слов и утверждал, что теперь-то он доподлиннознает, где правда, и больше никогда, никогда не станет предаваться сомнениям.Лорд Гертфорд простился со своим собратом тюремщиком и остался один стеречь иопекать принца. Скоро он углубился в размышления, и, очевидно, чем дольшедумал, тем сильнее терзало его беспокойство. Наконец он вскочил и начал шагать покомнате.

— Вздор! Он должен быть принцем! — бормотал он про себя. —Во всей стране не найдется человека, который решился бы утверждать, что двамальчика, рожденные в разных семьях, чужие друг другу по крови, могут бытьпохожи один на другого, словно два близнеца. Да если бы даже и так! Было бы ещеболее диковинным чудом, если бы какой-нибудь немыслимый случай дал имвозможность поменяться местами. Нет, это безумно, безумно, безумно!

Спустя некоторое время лорд Гертфорд сказал себе:

— Если бы он был самозванец и называл себя принцем — этобыло бы естественно; в этом, несомненно, был бы смысл. Но существовал ликогда-нибудь такой самозванец, который, видя, что и король и двор — всевеличают его принцем, отрицал бы свой сан и отказывался от почестей, которыевоздаются ему? Нет! Клянусь душою святого Свитина, нет! Он истинный принц,потерявший рассудок!