Питт не слышал, но солгал.
— Очень известный специалист, мадам.
Ее лицо чуть смягчилось, и на мгновение Томас испугался, что у него потребуют более пространных разъяснений. Он понятия не имел, кто такой Альберт Уокер-Смит, пусть и понимал, что миссис Пинчин хотела, чтобы ее муж равнялся на него.
— Вы назвали доктора Пинчина эксцентричным, мадам, — продолжил Питт. — Это относилось не только к тому, что он стремился достигнуть максимальных высот в своей карьере?
Ее большие руки комкали салфетку.
— Я не очень понимаю, к чему вы клоните, мистер Питт. Он не имел дурных привычек, если вы на это намекаете. — За ее словами маячили самые черные подозрения, которые рождает женское невежество по части возможных прегрешений мужчин.
Томас уже понял, что ничего важного здесь ему не узнать. Все его очевидные вопросы останутся без ответа. Слишком уж крепка броня достоинства и стремления во всем поддерживать образ скорбящей вдовы. От последнего она не хотела отклоняться ни на йоту. Совсем как река, текущая по привычному руслу к далекому морю.
— Он любил сыр «Стилтон»? — неожиданно спросил Питт.
Ее брови поднялись.
— Простите? — резко переспросила она.
Инспектор повторил вопрос.
— Да, любил, но я нахожу этот вопрос оскорбительным, мистер Питт. Какой-то безумец напал на моего мужа и убил его самым… — ее глаза наполнились слезами, она шумно сглотнула, — самым отвратительным образом, а вы сидите в его доме и спрашиваете, любил ли он этот сыр!
— Это уместный вопрос, — ответил Томас, с трудом сдерживаясь. Валерия ничего не могла с собой поделать: от сокрушающего страха, который она испытывала, защитой могли послужить только нормы, принятые в обществе, и достоинство. — На его одежде обнаружены крошки сыра «Стилтон».
— Ох. — Она сухо извинилась. — Извините. Полагаю, вы в своем деле мастер. Да, да, мой муж в этом себе не отказывал. Любил хорошо поесть.
— Правильно ли я понял из ваших слов, что он занимался благотворительностью, лечил из милосердия?
— Он делал многое такого, что не приносило дохода! — воскликнула Валерия с внезапно прорвавшимся в голос негодованием. — Большую часть своего времени тратил на людей, которые… которые этого не заслуживали. Если вы ищете врагов среди других врачей, мистер Питт, то напрасно. Способностей моему мужу хватало, но он не реализовывал их, как должно, — в голосе слышались годы разочарования, бесчисленные упущенные возможности.
— Тем не менее, как я понимаю, он пользовался уважением.
Томас разрывался между интуитивной неприязнью к ней и жалостью, рожденной ее раздражением. Она вышла замуж за человека, который не оправдал ее надежд, и уже ничего не могла с этим поделать. Он имел все возможности обратить в явь ее мечты, но отказался пойти ей в этом навстречу.
Она вздохнула.
— Да, в какой-то степени. Он был душой компании, знаете ли. Люди его любили, — в голосе слышались удивленные нотки. Она этого не понимала, не могла осознать. Испытывала по отношению к нему слишком глубокое разочарование, чтобы находить его поведение забавным. — Он умел поставить блестящий диагноз. В этом он специализировался, знаете ли… в постановке диагноза.
Питт вернулся к очевидному.
— Можете вы вспомнить что-то такое… все равно что, мадам, на что, возможно, следует обратить внимание? Кого-нибудь из тех, кто мог затаить на него злость? Может, давнего пациента… или родственника, который не смирился со смертью близкого человека и обвинил в этом врача? Может, в последнее время вы заметили что-то необычное в поведении доктора Пинчина… или у него появились какие-то новые знакомые?
— Мой муж никогда не приводил в этот дом людей, не достойных уважения, мистер Питт. — Валерия поджала губы. — Кое-кого он развлекал в других местах… вы, я уверена, поймете. Я не заметила ничего странного в его поведении — он вел себя как обычно.
По выражению лица вдовы стало понятно, какая она несчастная: раньше она не одобряла привычки супруга, а теперь вот осталась одна. Да, он не оправдал ее надежд и часто ее раздражал, но она привыкла к тому, что он рядом. Тридцать лет они прожили бок о бок, и внезапно все рухнуло… На мгновение Томас искренне пожалел ее, но он знал, что пропасть между ними перешагнуть невозможно. Его сочувствие нисколько не облегчило бы ее боль. Наоборот, она бы нашла его бесцеремонным.
Питт поднялся.
— Благодарю вас, мадам, за вашу помощь. Я надеюсь, что больше не потревожу вас. Я уверен, мистер Маллен предоставит все необходимые мне сведения.
— Прощайте, мистер Питт.
Валерия смотрела на него, пока он шел к двери. Потом взяла чайник и вновь наполнила чашку. Промокнула салфеткой губы и принялась вытирать щеки, по которым покатились слезы.
Томас вышел и с легким стуком закрыл за собой дверь. Маллен ждал его в коридоре.
— Что-нибудь еще, сэр?
Питт вздохнул.
— Да, пожалуйста. Я бы хотел посмотреть домашние счета и винный погреб. Как я понимаю, вы проводите собеседование со всеми слугами, прежде чем их нанимают, и проверяете их рекомендательные письма?
Маллен застыл, лицо его закаменело.
— Безусловно, проверяю. Позвольте спросить, что вы хотите найти, мистер Питт? Все бумаги в полном порядке, заверяю вас. И слуги отвечают самым высоким требованиям честности и морали, иначе они бы здесь не работали. А чтобы кто-то из них вышел из дома ночью, так это невозможно.
Томас пожалел, что незаслуженно оскорбил его. Собственно, никого из слуг он не подозревал — просто хотел определить уровень жизни Пинчина, оценить его расходы. Обычно человек с его статусом не заглядывает в Девилз-акр, даже ради дешевых удовольствий. Хотелось выяснить: вдруг он не столь состоятелен, как казалось, или, наоборот, живет на более широкую ногу, чем позволяла его медицинская практика? Тратил ли он деньги в борделях и игорных заведениях? И как он вообще их зарабатывал? Питт знал не одного респектабельного с виду человека, источником дохода которого служила собственность в трущобных районах.
— Это обычный порядок, мистер Маллен. — Он улыбнулся. — Вы же проверяете рекомендательные письма, хотя и верите написанному в них.
Дворецкий чуть расслабился. Он уважал профессиональный подход к делу.
— Безусловно, мистер Питт. Я знаком с полицейскими процедурами. Если вы соблаговолите пройти сюда…
После визита в дом Пинчина, Питт провел вторую половину дня в Хайгейте, где находился кабинет доктора, опрашивал потрясенных и очень уж скрытных коллег. Домой он вернулся в пять минут восьмого, уставший, замерзший и выяснивший чертовски мало. Если Пинчин и владел какой-то собственностью в Девилз-акр, то прятал эти документы, как и любые другие, не касавшиеся медицинской практики в Хайгейте. Его уровень жизни тем не менее предполагал, что доход у него гораздо выше, чем могли обеспечить не столь уж многочисленные пациенты. Он унаследовал деньги? Проживал накопленное ранее? Ему их подарили? Может, он мухлевал с бухгалтерией? Или шантажировал пациентов, которые занимали значимое положение в обществе: венерическая болезнь, нежелательная беременность… да мало ли могло найтись поводов!
