Глава 1
Констебль Уитерс чихнул, когда по его лицу полоснул порыв ледяного январского ветра, долетевший через переулок с Темзы. До зари оставалось три часа, газовые фонари на главных улицах практически не разгоняли темноту в узком переулке, который тянулся по самой границе Девилз-акр, скопища грязи в тени Вестминстера.
Он чихнул снова. В нос ударила вонь скотобойни, расположенной в каких-то пятидесяти ярдах, выделившись среди «ароматов» сточных канав, гниющего мусора и сажи, годами оседавшей на стенах.
И тут его поджидала неожиданность: открытые ворота. По-хорошему, такого быть не могло — во всяком случае, в предрассветные часы. Впрочем, причина могла оказаться банальной: мальчишка-подмастерье забыл о порученной ему работе, молодые иной раз могли похвалиться только безответственностью. Но мясо наверняка хранилось в холодных комнатах под замком. И конечно, проверить, все ли в порядке на территории скотобойни, куда интереснее скучного патрулирования пустынных серых тротуаров.
Констебль вошел в ворота, направился к холодным комнатам, чтобы убедиться, что замки на месте и ничего не украдено. Покрутил головой. Вокруг тишина, только какой-то старый пьяница дрыхнет посреди двора. Лучше разбудить парня, ради его же блага, до прибытия мясников — те-то выгонят его пинками. Эти ребята любили позабавиться, уж некоторые из них — точно.
— Эй, приятель. — Уитерс наклонился и потряс мужчину за полное плечо. — Лучше бы тебе уйти. Нечего тебе тут делать. Не понимаю, как кому-то могло прийти в голову прилечь в таком месте.
Мужчина не шевельнулся.
— Давай, парниша!
Констебль тряхнул его сильнее и поднял фонарь, чтобы получше рассмотреть. Неужто бедолага замерз до смерти? Конечно же, он будет не первым замерзшим, с кем приходилось сталкиваться Уитерсу, и не все доживали до столь почтенного возраста. В суровую зиму хватало детей, которые умирали на улицах от холода.
Свет упал на лицо. Да, бедный старикан сыграл в ящик. Преставился: глаза открытые и остекленевшие.
— Странно, — прокомментировал вслух констебль. Обычно люди замерзают до смерти во сне; а на этом лице читалось изумление, словно смерть застала несчастного врасплох. Констебль сместил фонарь дальше, осветив тело. — Матерь Божья!
Промежность и бедра лежавшего заливала кровь. Коричневые брюки из шерстяной материи вспороли ножом, половые органы вырезали. Они лежали, уже никому не нужные, между колен, окровавленные, неузнаваемые, комком алого мяса.
Пот выступил на лице констебля Уитерса и тут же замерз. Его замутило, ноги подкосились. Великий Боже, да кто мог сделать такое с человеком? Пошатываясь, он подался назад, привалился спиной к стене, наклонил голову, чтобы справиться с тошнотой, которая подкатывала к горлу.
Прошло несколько секунд, прежде чем в голове прояснилось и он смог подумать о том, что делать дальше. Вызвать подмогу, это точно. И убраться отсюда подальше, от этого ужаса, лежащего на земле.
Констебль выпрямился, двинул к воротам, плотно закрыл их за собой, радуясь пронизывающему ветру, дующему с востока, пусть даже он нес с собой сырой холод моря. В трущобах Лондона убийства не являлись редкостью в год 1887-й от Рождества Христова. Но с такой чудовищной жестокостью Уитерс никогда раньше не сталкивался.
Теперь надо найти другого констебля, чтобы охранять труп. Потом вернуться в участок и доложить начальству. Слава богу, должность у него недостаточно высокая, чтобы вести расследование такого преступления!
Двумя часами позже инспектор Томас Питт, держа в руке фонарь, закрыл за собой ворота скотобойни и остался во дворе в компании с трупом. С того момента, как его нашел констебль, никаких изменений с телом не произошло: оно лежало на том самом месте и в той же позе и в сером предрассветном свете выглядело гротескно.
Питт наклонился и приподнял плечо покойника, чтобы посмотреть, нет ли под ним чего, оружия или еще одной раны. Сами по себе отрезанные гениталии вряд ли могли быть причиной смерти. И конечно же, мужчина не позволил бы отрезать их, оказал бы яростное сопротивление, а потом попытался бы остановить бьющую фонтаном кровь. Такие мысли вызвали тошноту, и Питт выбросил их из головы, проигнорировав холодный пот, который выступал на теле и пропитывал рубашку.
Он оглядел тело. Крови на руках не было, никакой. И ногти чистые — удивительное дело для любого обитателя этой части Лондона, не говоря уж о работниках скотобойни.
Продолжая осмотр, Томас обнаружил под мужчиной широкое темное пятно, запачкавшее материю его пиджака. Пятно вроде бы уходило под тело, к ребрам и сердцу. Инспектор поднял фонарь повыше, шумно выдохнул и встал, инстинктивно вытерев ладони о брючины.
Теперь он осмотрел лицо покойника. Тяжелая челюсть, широкий нос, кожа сливового оттенка, морщинки у рта, свидетельствующие о том, что убитый любил посмеяться, глаза маленькие и круглые: лицо человека, наслаждающегося хорошей жизнью. Тело дородное; рост — едва дотягивающий до среднего; руки сильные, пухлые и безупречно чистые; волосы каштановые, тронутые сединой.
Костюм из толстой коричневой шерстяной материи, местами мешковатый, потому что достаточно старый, на животе складки. На жилетке Питт обнаружил несколько крошек. Взял одну, растер пальцами, понюхал. Сыр. «Стилтон», если он не ошибался, или какой-то очень похожий. Обитатели Девилз-акр такой сыр на обед не ели.
За спиной послышался шум: шаркающие шаги. Томас повернулся, чтобы посмотреть, кто пожаловал, радуясь появлению живого человека.
— Доброе утро, Питт. Что у вас на этот раз? — Прибыл Миддоус, полицейский хирург, способный улыбаться и смеяться при самых прискорбных обстоятельствах. Но сейчас в голосе не слышалось агрессивности, звучащее в нем здравомыслие представлялось весьма уместным в этой жуткой ситуации.
— Ох, боже ты мой! — Он встал рядом с Питтом, глядя на тело. — Бедняга.
— Его убили ударом в спину, — быстро вставил Томас.
— Да? — Миддоус изогнул бровь и искоса глянул на инспектора. — Что ж, полагаю, это уже результат. — Он присел на корточки, направил луч фонаря на тело и принялся его изучать. — Вам смотреть не обязательно, — добавил он, не поворачивая головы. — Я скажу, если найду что-нибудь интересное. Для начала, это отсечение — чрезвычайно грубая работа. Преступник просто взял острый нож и полоснул, ничего больше.
— Сноровки не чувствуется? — ровным голосом спросил Питт, наклоняясь над плечом Миддоуса. От окон скотобойни уже отражался свет зари.
— Никакой, только… — Миддоус вздохнул. — Одна лишь звериная ярость.
— Безумец?
Хирург скорчил гримасу.
— Кто знает? Поймайте его, и тогда я вам скажу… возможно. В любом случае, кто этот бедолага? Вы еще не выяснили?
