бараке, при этом имея не сильно высокий социальный статус, не всегда способствует духоподъемности. Марфа Васильевна всегда была на что-то сердита: она была недовольна погодой, утверждая, что во времена ее молодости климат был куда теплее и приятнее; частенько критиковала «теперешнюю» молодежь, которая «совсем не почитает старость»; случалось, выражала негодование в адрес городского начальства, сравнивая его с прежним, где-то двадцатилетней давности, по ее словам, много лучшим: «И о людях заботилось по совести, как положено, и доступнее были»; возмущалась новыми деньгами, не так давно заменившими старые.
Вот и во время прихода в коммунальную квартиру капитана Рожнова Марфа Васильевна была, как обычно, не в духе и что-то колдовала на кухне. Завидев Валентина, безошибочно распознала в нем милиционера и произнесла с большой язвой в голосе:
– Чо опять здеся вынюхиваете? – Она зло зыркнула на Рожнова. – Посадили хорошего человека ни за что ни про что, так чего теперя ходить-то? Добились своего! – добавила Марфа Васильевна, хотя до ареста Темникова она и его не считала за «хорошего человека».
В углу крохотной кухоньки заохал, застонал, закряхтел самовар. Марфа Васильевна подошла к нему без спешки и закрыла кувшин колпачком, лишая костер воздуха. Дохнув напоследок, он миролюбиво затих.
– А вы думаете, ни за что? – поинтересовался Валентин Рожнов, приостановившись, отнюдь не обидевшись за такое неласковое обращение.
– Я не думаю, я знаю, – отрезала Марфа Васильевна, продолжая метать из глаз молнии.
– И откуда у вас такие глубокие познания? – осторожно спросил старший оперуполномоченный.
– Оттудова! – безапелляционно заявила Марфа Васильевна и уперлась руками в бока. – Когда магазин на Пионерской грабили, он здеся был, в своей комнате сидел, газеты читал.
– Откуда вы знаете, когда именно был ограблен магазин на Пионерской улице? – последовал новый вопрос Вали Рожнова, который покуда еще не совсем понял, с кем связался, что перед ним представитель той глубоко законспирированной категории людей, которые все про всех знают.
– А вы думаете, что вот мы все здеся живем и ничего не ведаем, что в городе творится-то? Не-е-ет, – протянула Марфа Васильевна и прищурилась, словно собиралась пронзить кинжальным взглядом старшего оперуполномоченного. – Про то, что нам надобно, мы все-е-е знаем…
– Понимаю вас, – примирительно произнес капитан милиции Рожнов, надеясь услышать нечто такое, чего нет в деле об ограблении магазина на Пионерской. – Так вы утверждаете, что когда магазин на Пионерской грабили, гражданин Темников находился дома?
– Утверждаю! – снова последовал безапелляционный ответ. – Еще как утверждаю! – добавила женщина, все более распаляясь. – Я его видела! Самолично! Когда он в майке и синих трусах где-то в половине восьмого приковылял из своей комнаты в наш нужник. Газету в руках держал… Магазин-то ведь перед самым закрытием грабанули, так ведь? А промтоварные у нас до семи вечера работают. Стало быть, не грабил наш Толик никакого магазина. Дома он был, дома… А еще его в это время пацаненок наш видел, Илейкой Швейцером кличут, – добавила Марфа Васильевна и победоносно глянула на капитана милиции.
– Ваш пацаненок? – подняв брови, старший оперуполномоченный в большом сомнении посмотрел на Марфу Васильевну.
Баба-то она русская. Неужели за пленного немца замуж вышла? За связь с немцами строго наказывали, но браки такие все-таки случались. Он и сам мог привести подобный пример: в прошлом году в елабужском лагере НКВД № 97 расконвоированный сорокалетний горный инженер из Мюнхена Клаусс Рюлле женился на тридцатипятилетней вдове Марковой Надежде. Но то особый случай – его решили оставить как ценного специалиста. Да и сам немец не бездействовал, – написал три письма самому Сталину с просьбой дать ему советское гражданство и разрешить жениться на русской женщине!
– Наш в том смысле, что проживает в нашем бараке, – поправилась женщина. – А так он деда Натаныча родной внучок. С ним живет и воспитывается. Потому как родителев у него нетути.
На этом разговор с Марфой Недотрогиной завершился…
Пошли к деду Натанычу. Дед неопределенного возраста (ему можно было дать и шестьдесят пять, и семьдесят восемь) в очках с толстыми стеклами расположился на диване и читал книжку. Внук сидел за столом и что-то с вдохновением рисовал, высунув кончик языка. Было ему лет десять.
– Здравствуйте, – поздоровался Валентин Рожнов.
Дед взглянул поверх очков на гостя и промолчал. А вот внук его четко произнес:
– Здравствуйте.
– Можно задать один вопрос вашему внучку? – обратился старший оперуполномоченный к старику в очках. – Естественно, в вашем присутствии, – добавил Рожнов.
Дед только молча кивнул. Его в этой жизни мало что интересовало.
– Скажи-ка, Илья, ты вашего соседа Толю Темникова седьмого апреля видел здесь, в бараке? – повернулся к пацаненку Валя Рожнов. – Припомни, пожалуйста. Это очень важно.
– Это когда магазин на Пионерской ограбили? – глянул прямо в глаза старшему оперуполномоченному Илейка.
– Ну да, – последовал ответ.
– Знамо дело – видел, – ответил пацаненок.
– А когда ты его видел? – задал новый вопрос капитан.
– В семь часов вечера. Я к нему в комнату постучал, мне надо было циркуль у него попросить. У меня циркуля нету, а у него есть, – ответил Илейка. – Ну, он мне и открыл…
– Дал он тебе циркуль? – спросил Рожнов.
– Дал.
– А откуда знаешь, что это в семь часов было? – поинтересовался старший оперуполномоченный.
– А вот, – Илейка подтянул рукав на левой руке и повертел перед глазами Валентина наручными часами. – Это деда мне на день рождения подарил. Вам нравятся мои часы?
– Нравятся, – соглашаясь, промолвил капитан Рожнов. Подарок и в самом деле был хорош – немецкие трофейные часы.
– Мне тоже, – изрек пацаненок.
– А вы, дедушка, – обратился к Натанычу старший оперуполномоченный, – соседа вашего Темникова случайно вечером во вторник седьмого апреля не видели?
– Не видел, – ответил дед и опустил взор в книгу.
Оставалось допросить самого Анатолия Темникова. Вернее, поговорить с ним, и желательно по душам, чтобы он рассказал все, как было на самом деле.
Рожнов получил от руководства на это разрешение и утром следующего дня уже сидел в допросной следственного изолятора. Скоро Темникова привели. Выглядел он не самым лучшим образом: ввалившиеся щеки, темные круги под глазами, словно проходящие синяки после крепкой драки, сухая пожелтевшая кожа. Впрочем, через несколько месяцев, проведенных в СИЗО, мало кто выглядит цветущим и жизнерадостным…
– Анатолий Иванович, – начал разговор Валентин Рожнов. – Я к вам вот по какому поводу… Вчера побывал в вашем доме, побеседовал с соседями. Алиби у вас, гражданин Темников. Настоящее железное алиби…
– То есть? – опешил Анатолий, почти беспрерывно моргая глазами.
– А то и есть, – усмехнулся старший оперуполномоченный. – Объясняю… Седьмого апреля в семь часов вечера, когда грабили промтоварный магазин на улице Пионерской, вы, гражданин Темников Анатолий Иванович, находились у себя дома и никуда из барака
