мире дочерью. Когда путешествия в Европу прекратились, отец продолжал всячески баловать дочерей, и если у него возникали проблемы с деньгами, это никак не сказывалось на девочках – они всегда считали, что обладают большим состоянием. Изабелла, хотя и очень хорошо танцевала, однако, как ей теперь вспомнилось, не имела большого успеха в нью-йоркском обществе; Эдит, по всеобщему признанию, была гораздо более популярна. Она вообще являла собой пример такого полного и безоговорочного успеха, что Изабелла никогда не питала иллюзий ни по поводу составляющих этого успеха, ни по поводу собственных скромных достижений. Но если девятнадцать человек из двадцати (включая и саму младшую сестру) находили, что Эдит несравненно красивее Изабеллы, то двадцатый не только отвергал общее мнение, но и считал всех остальных сборищем глупцов. В глубине души Изабелла жаждала нравиться даже сильнее, нежели Эдит, но ее желания были надежно скрыты, и целая дюжина своенравных сил не позволяли им показаться на поверхности. Девушка была знакома с многочисленными поклонниками Эдит, но почти все они побаивались ее и полагали, что общение с ней требует особой подготовки: умения поднимать трудные вопросы и поддерживать серьезную беседу. Репутация «начитанной девицы» окружала Изабеллу, как облака – Гомерову богиню; она же вынуждала собеседника Изабеллы касаться сложных вопросов и держаться в неких рамках. Бедняжке нравилось слыть умной, но свою репутацию книжного червя она ненавидела; она стала читать тайком и, хотя и обладала превосходной памятью, воздерживалась от цитат; стремясь пополнить свои знания, она предпочитала получать их откуда угодно – только не из книг. Ей была крайне интересна жизнь, и она постоянно вглядывалась в нее и размышляла. Изабелла обладала огромным запасом жизненных сил, и ощущение связи между движениями собственного сердца и событиями окружающего мира доставляло ей глубочайшее наслаждение. Поэтому она любила наблюдать за толпой, любоваться просторами, читать о революциях и войнах, рассматривать исторические картины – ради сюжета она могла простить им даже отвратительную живопись. Во время Гражданской войны[6] она была еще совсем маленькой, но на всем протяжении тех лет ее обуревало волнение, и порой она равно восхищалась (к своему величайшему смущению) доблестью обеих армий. Конечно, неосмотрительность окружающей ее молодежи никогда не заходила так далеко, чтобы объявить ее «отщепенкой»; число людей, которые, приближаясь к ней, не теряли головы даже при том, что у них билось сердце, было достаточным, чтобы спасти ее от ошибок юности. У Изабеллы было все, чего может желать девушка: забота, восхищение, комплименты, цветы, уверенность в праве на все привилегии ее круга, бесконечная возможность выбора – танцы, коллекции модных платьев, все книжные новинки, лондонский «Спектейтор»[7], знакомство со всем, что происходит в мире прекрасного.
Все, что сейчас оживила память, мелькало перед ней множеством сцен и лиц. Забытое вспоминалось, а то, что недавно казалось важным, исчезало из виду, – словно она смотрела в калейдоскоп и только тогда перестала вращать его, когда вошла горничная, объявившая о приходе гостя. Джентльмена звали Каспар Гудвуд; этот молодой, прямодушный человек был родом из Бостона; с мисс Арчер он познакомился год назад и считал ее самой прекрасной девушкой своего времени, называя, впрочем, это время глупейшим периодом в истории. Иногда он писал Изабелле, а в последнее время его письма приходили из Нью-Йорка. Она знала, что он вот-вот может появиться, и весь этот ненастный день, не отдавая себе отчета, действительно ждала его. Однако теперь, узнав, что он уже здесь, не ощутила особого желания видеть его. Каспар был самым лучшим из всех молодых людей, когда-либо ею встреченных. Он вызывал в ней чувство уважения, как никто другой. Предполагали, что мистер Гудвуд хочет жениться на Изабелле, но это, разумеется, могли знать только они двое. Однако определенно можно было утверждать, что он специально приехал с ней повидаться. Поначалу он провел несколько дней в Нью-Йорке, надеясь встретить там Изабеллу, но узнал, что она все еще в Олбани. Девушка не сразу вышла навстречу гостю; в сильном замешательстве она еще несколько минут мерила шагами комнату и, наконец, появилась в гостиной. Каспар стоял возле лампы – высокий, крепкий и немного неуклюжий, с сухощавым и смуглым лицом. Он не отличался особенной красотой, но его облик привлекал внимание; если вы находите очарование в пристальном взгляде голубых глаз и почти квадратном подбородке, свидетельствующем о решительности характера, ваше внимание было бы вознаграждено. Изабелла подумала про себя, что он здесь сегодня с намерением высказать принятое им решение; тем не менее спустя час Каспар Гудвуд, действительно приехавший как с принятым решением, так и с надеждой, отправился домой, чувствуя себя потерпевшим фиаско. Впрочем, он не был человеком, которого могло обескуражить поражение.
Глава 5
Ральф Тачетт был человеком философского склада, но он все же постучал в дверь комнаты матери (без четверти семь) с заметным нетерпением. Даже у философов бывают свои предпочтения, и нужно признать, что, если говорить о родителях, именно отец даровал ему сладкое чувство сыновней привязанности. Отец, как часто говорил себе Ральф, был ему больше матерью; его мать, в свою очередь, относилась к нему по-отечески или даже, если можно так выразиться, по-начальнически. Тем не менее миссис Тачетт очень любила своего единственного сына и всегда настаивала на том, чтобы он проводил с ней три месяца в году. Ральф по справедливости оценивал ее чувство и знал, что забота о сыне находится у нее на третьем месте после заботы о доме и об оранжерее (миссис Тачетт обожала цветы). Он нашел мать полностью одетой к обеду и в перчатках; она обняла сына и, усадив рядом с собой на диван, подробно расспросила о здоровье – его собственном и мужа. Положение оказалось неблестящим, и миссис Тачетт заметила, что теперь яснее, чем когда-либо, видит, как мудро было с ее стороны уехать из английского климата. Иначе бы у нее тоже могло сдать здоровье. Ральф усмехнулся – он едва ли мог представить свою мать разболевшейся, – но не стал уточнять, что его недомогание не связано с английским климатом, так как значительную часть года он проводил за границей.
Ральф был совсем маленьким, когда его отец Дэниел Трейси Тачетт, уроженец Ратленда, что в штате Вермонт, приехал в Англию в качестве младшего компаньона в банкирском доме, а уже через десять лет возглавил его. Дэниел Тачетт понимал, что ему предстоит прожить в этой стране долгие годы, и с самого начала смотрел на это просто, бодро и с практической точки зрения. Но про себя он решил,
