волчьей усмешке.
– Ты слышал. Нужно.
Финнен стиснул зубы. «Ненавижу его, – подумал он с неожиданной детской обидой, чувствуя, как накатывает горячая волна злости. – Самоуверенный сукин сын».
– За меня не беспокойся, – бросила Каира через плечо, когда брат схватил ее за локоть и поволок за собой. – Все будет хорошо.
Он смотрел, как они уходят через площадь, преследуемые собственными тощими тенями.
«Все будет хорошо». Надо же.
Финнен стоял возле Колодца, дожидаясь, когда Каира обернется и попросит его о помощи. Он понятия не имел, что станет тогда делать – Брин Нирадж был выше него, тяжелее и значительно мускулистее. И тем не менее он ждал.
Девушка не обернулась, и вскоре Финнен остался на Водной площади один. Он вновь ощутил груз одиночества, и на этот раз в том не было ничего приятного. Ветер опять усилился, по соленой воде пошли волны, а парень задрожал от холода.
Ему казалось, будто произошло нечто важное, только сам он слишком глуп – а может, просто слишком молод, к тому же устал и замерз – чтобы понять, что это было.
6
Домой он вернулся еще до рассвета.
Щелкнул выключатель в мастерской, и потолок раздвинулся, показав круглый глаз иностекла. Оно пылало лунным светом, голубым и подрагивающим, будто отфильтрованным сквозь волнующуюся воду. Для предков Финнена этого света наверняка бы не хватило, но сам он, как и большинство людей его поколения, обладал улучшенным зрением. Он видел даже рисунки на медных пластинах, которыми были выложены шесть из восьми стен мастерской (остальные две занимали окна, сейчас темные). Видел и беспорядок на столе, все кисти, растворители, краски и тряпки, а дальше – мольберты, чистые стекла и холсты. Он привык работать при свете иностекла, пробуждая дорогие светлячковые лампы лишь по особым случаям.
То, что он собирался сейчас сделать, трудно было назвать особым случаем.
Он бросил куртку на шкафчик, где хранились письма и стихи, а затем разбил недавно нарисованную картину. Ему хотелось проделать это спокойно, без злобы, но он не выдержал. Картина была мертвой и бездушной – Финнен сам не понимал, как мог в свое время считать ее хорошей. Он растоптал осколки стекла, превращая их подошвами в мелкую пыль, после чего порвал стихи для Алики, а заодно вывалил на пол содержимое двух ящиков и пинками разбросал его по комнате. Уничтожил и городской пейзаж, поскольку рисовал его без особой убежденности, а также начатый портрет Алики, ибо знал, что тот останется незаконченным.
В завершение открыл окно и швырнул в полумрак флейту, на которой так и не научился прилично играть, а потом сел на кровать, слегка напуганный собственным приступом ярости.
Подобное с ним порой случалось, иногда он даже сознательно себя подстегивал – но этот приступ был другим, более неистовым. И после него Финнен вовсе не ощущал облегчения.
7
– Надень еще серьги… Они пойдут к твоему платью. Видишь? И красиво подчеркивают темный цвет твоей кожи. Теперь макияж… – Нура, миниатюрная и хрупкая словно фарфоровая кукла, кружила возле Каиры, демонстрируя неисчерпаемые запасы энергии и слов. Уверенности в себе ей придавало осознание собственной красоты и личного обаяния. По ее тщательным подсчетам, у нее состоялось семь «серьезных» романов, после каждого из которых в итоге бросала парня она сама. – Вот теперь ты выглядишь настоящей красавицей, – совершенно искренне продолжала она, поскольку ее положению более красивой из сестер ничто не угрожало. – Он будет доволен. Мужчины любят, когда женщины хорошо выглядят.
Каира кивнула, хотя вовсе не думала, будто это ей чем-то поможет. Она знала, что отец в любом случае ее накажет, вопрос лишь – как.
«Неважно, – она стиснула зубы. – Я все выдержу. После тренировок с Нираджем у меня и без того полно синяков, так что несколько лишних ничего не изменят. А если он запрет меня в комнате и запретит выходить – что с того? Я провела там большую часть жизни. Я выдержу».
– Мне пойти с тобой? – спросила Нура.
– Да, если можешь. Пожалуйста.
8
– Каира, подойди ближе. Нура, останься.
Старшая сестра осталась у раздвижных дверей, младшая подошла к креслу. Силуэт Брина Иссы скрывался во мраке, в то время как сияние светлячковых ламп падало на совершенно случайные элементы обстановки: глобус, на котором расползался темным пятном посреди гористого континента Лунаполис, древнюю астролябию, частично собранную модель головы механоида тех времен, когда головы эти были вдвое больше человеческих, водяные часы и витрину, за ее стеклом стояли чучела птиц, стоившие целое состояние.
Все это когда-то принадлежало отцу Иссы.
Каира незаметно огляделась вокруг. Комната почти не изменилась с тех пор, когда она приходила сюда еще ребенком, чтобы поиграть с картинками-пазлами, красками и музыкальными инструментами. Потом отец, разочаровавшись, постепенно перестал за ней посылать, а в последние несколько лет у нее создалось впечатление, будто она для него вообще не существует.
Теперь он наконец вспомнил о младшей дочери.
– И что мне с тобой делать, Каира?
Показалось ли ей, или в самом деле в голосе Брина Иссы прозвучали довольные нотки? Может, дело было в том, что она действительно красиво выглядела, а может, отца порадовало ее своеволие. Если она не могла стать талантливой дочерью – то пусть будет хотя бы своенравной; может, с его точки зрения это представляло некий интерес.
– Не знаю, папа. Решать тебе.
Комната не изменилась, но отец – да, и даже очень. Раньше, когда она проводила с ним большую часть времени, он был скульптором, потом хирургом, еще позже – разводил шелкопрядов и профессионально играл в кости, а теперь торговал произведениями искусства. Будучи еще девочкой, Каира пыталась отыскать среди меняющихся талантов ядро его личности, и нашла две черты, остававшиеся неизменными, несмотря на очередные геномодификации: ум, а также талант причинять боль.
– Много тренируешься с Нираджем?
Каиру обдало холодом. Именно Брин Исса разрешил ей учиться драться ножом-дараккой, надеясь, что у дочери окажутся способности хотя бы в этой области. Таковых не нашлось, по крайней мере, в достаточной степени, чтобы его удовлетворить, но он не стал запрещать ей учиться дальше и никогда впоследствии об этом не вспоминал.
До сегодняшнего дня.
– Да.
– И как?
– Неплохо.
Это означало, что она может защищаться в течение первых пяти-десяти минут – не так уж мало, учитывая, что лучшие душеинженеры Принципиума подобрали черты ее брата с точки зрения владения боевыми искусствами. Именно во время этих тренировок Брин Нирадж дважды пытался убить Каиру.
– Он строгий учитель, согласись? Могу поспорить, ты вся в синяках.
Она молчала, сгорбившись под тяжестью его слов. Если ее подозрения верны…
– Каира? – поторопил ее шепот из темноты. – Я прав?
– Ничего страшного… – пробормотала она, прекрасно зная, насколько неубедительно звучат ее слова.
– Ты всегда была упрямой девочкой, – рассмеялся Брин Исса, но в его голосе не слышалось ни капли похвалы. – И, должен признать, спокойной. По крайней мере,
