входу, залитому свѣтомъ, и цвѣтныя бальныя накидки дамъ, сотни джентльменовъ во фракахъ и бѣлыхъ галстухахъ, и тутъ же, на тротуарахъ обычная ярмарка проституціи, и мельканье ужасныхъ, оборванцевъ, и выкрикиванія газетныхъ разнощиковъ.
А въ дообѣденные часы, когда вы попадаете въ Гайдъ-паркъ, вы поражаетесь этими волнами хорошо одѣтой, высокоприличной публики и пѣшкомъ, и верхомъ, и въ экипажахъ. Тутъ не произошло еще демократизаціи. Въ главныя аллеи пускаютъ только господскіе экипажи, или наемныя коляски и куие, имѣющіе видъ господскихъ. Толпа гуляющихъ вся ровная, прифранченная, то, что французы называютъ «endimanchée», но высоко приличная и не особенно разговорчивая. Ту же стѣну джентльменовъ увидите вы и на тротуарахъ улицъ Сити и этому дѣловому движению нѣтъ ничего подходящаго въ Парижѣ, потому что Парижъ не сосредоточила, так, въ одномъ пунктѣ своей дѣловой жизни, какъ Лондонъ.
Изумляться лондонскому уличному движенію — сдѣлалось общимъ мѣстомъ. Это повторяется вотъ уже нѣсколько десятковъ лѣтъ во всевозможныхъ описаніяхъ путешествій и корреспонденціяхъ; но нельзя распространять этого на весь Лондонъ. Въ Сити до обѣда, а также на Страндѣ и въ Флитъ-стритѣ все тотъ же муравейникъ, какъ было и тридцать лѣтъ тому назадъ; онъ долженъ былъ количественно сдѣлаться и еще болѣе кишащимъ, въ особенности движете омнибусовъ. Но въ остальныхъ частяхъ города, въ самые бойкіе денные часы — вы не найдете много такихъ напр., оживленныхъ пунктовъ, какъ всѣ большіе бульвары Парижа и разные перекрестки позади Оперы, или всю rue Lafayette, или rue Royale, около Мадлены, или rue Monmartre, или мѣстности около французскаго Банка. Дойдите до магазиновъ «Au printemps» — и вамъ будетъ едвали не труднѣе перейти черезъ перекрестокъ, чѣмъ даже въ самые шумные часы денной ѣзды на Риджентъ-стрит.
И вечеромъ, и днемъ эта, до сихъ поръ, самая элегантная улица Лондона, съ двухъ до семи, когда большіе бульвары уже такъ оживлены — гораздо тише. Она пріятнѣе на глазъ, несмотря на отсутствіе деревьевъ; дома ниже, содержатся чище, самые тротуары также; но она лишена главнаго элемента, придающаго бульварамъ такую привлекательность для пріѣзжихъ и парижанъ: это — вторженія на тротуары жизни кафе и пивныхъ. Въ Лондонѣ все это внутри домовъ; сидѣть на улицѣ не позволяется. Всесильный обычай еще не поддался настолько континентальнымъ порядкамъ, чтобы превратить тротуаръ въ курильню и салонъ. На той же Ринджентъ-стритъ, при входѣ ея, по правой рукѣ—французское кафе, существующее уже больше тридцати лѣтъ, съ годами разрослось, превратилось въ очень обширный кафе-ресторанъ; тамъ вы съ утра до позднихъ часовъ вечера найдете вссгда много народу, почти исключительно иностранцевъ. Французскій языкъ слышится тамъ во всѣхъ углах, снуютъ гарсоны, раздаются обычныя выкрикиванія консоммаціи; но все это хоронится внутри дома. Безчисленные питейные дома и таверны англійскаго типа за послѣдніе годы обновили свою физіономію, сдѣлались наряднѣе, даже поражаютъ роскошью внѣшней отдѣлки: дверей, оконъ, стѣнныхъ обшивокъ, ослѣпительнымъ блеском электрическихъ фонарей; но тротуаръ они не оживляютъ. Толпа должна предаваться вѣчной ходьбѣ или стоянью на перекресткахъ. Присаживаются на скамеикахъ одни горюны и оборванцы.
Но все-таки каждый иностранецъ, не исключая и француз если онъ только не заскорузлый шовинистъ — почувствуетъ особенное душевное настроеніе отъ многообразныхъ видовъ и формъ внѣшней жизни Лондона. Въ парижскихъ газетахъ поводились подробности о первой поѣздкѣ въ Лондонъ Эмиля Зола съ своей женой. Она безпрестанно повторяла ему:
— Вотъ это городъ для тебя Эмиль!
И такой сильный изобразитель всякаго рода человѣческой энергіи, какъ Эмиль Зола, долженъ былъ настоящимъ образомъ оцѣнить грандіозность и не крикливую, но сосредоточенную энергію, сказывающуюся въ уличной жизни Лондона.
Ближайшій сверстникъ и собратъ Эмиля Зола, — Альфонсъ Додэ, (посетивший Лондонъ какъ разъ передъ моей послѣдней поѣздкой въ Англію), также высказывалъ репортерамъ — до какой степени ѣзда по Лондону въ двухъ-колесномъ кэбэ захватывала его, хотя онъ, какъ истый французъ-южанинъ, находилъ на каждомъ шагу непріятными и даже возмутительными разные проблески британской расы и быта.
На Лондонъ — съ вышки ли имперіала омнибусовъ или изъподъ навѣеа быстро катящагося двухколеснаго кэба — съ прибавкою трамовъ и пароходовъ для панорамы Темзы — нужно, по малой мѣрѣ, вдвое больше времени, чѣмъ на Парижъ.
И тутъ набережная — какъ и тамъ — даетъ сразу самую характерную ноту британской столицы міра.
Въ послѣднюю мою поѣздку привелось мнѣ попасть на террасу Парламента — гдѣ отдыхаютъ депутаты — и откуда набережная Темзы выступаетъ живописно; особенно набережная совсѣмъ преобразилась послѣ прежнихъ моихъ пребываній въ Лондонѣ.
Съ этой обширнѣйшей террасы рѣка принимаетъ самый величавый видъ… На противоположномъ берегу, — онъ кажется вамъ набережной совсѣмъ другого города — идетъ цѣлый рядъ зданій одного и того же стиля архитектуры съ большими промежутками между ними — все они составляютъ одно цѣлое. Парламентъ — въ своемъ теперешнемъ видѣ—привлекая каждаго туриста, вызываетъ въ немъ сожалѣніе почему и весь остальной Лондонъ — и новый и болѣе старый — не выстроенъ въ такомъ-же стилѣ національнаго зодчества.
Дальше, вдоль набережной, превращенной теперь въ рядъ роскошныхъ аллей и проѣздовъ, какихъ нѣтъ въ Парижѣ, вы проѣзжаете мимо множества вновь возникшихъ зданій, но ни одно изъ нихъ не подходитъ къ стилю Парламента ни Whitehall couet, ни рѣчной фасадъ станціи Чарингъ-кроссъ, ни многоэтажный, теперь очень популярный между французами Savoy — Hotel, ни, College of Physicians — на протяженіи отъ Вестминстерскаго моста до Ватерлооскаго. И дальше размѣры построекъ даютъ вамъ ноту громаднаго и богатѣйшаго города, въ общемъ, раззообразнѣе по своимъ фасадамъ, чѣмъ то, что вы видите вдоль береговъ Сены; но вамъ все-таки хотѣлось бы находить больше или подлинныхъ остатковъ стараго пошиба, или талантливыхъ попытокъ придавать и новому такой же своеобразный характеръ.
Обиліе — вотъ что выставляется отовсюду и даетъ вамъ ошущение энергіи и производительности, богатства и солидноіг роскоши. Гдѣ въ Парижѣ стоитъ одно внушительное зданіе — тугь десять; гдѣ тамъ одинъ монументъ — здѣсь цѣлая дюжина; и это во всѣхъ концахъ Лондона, и въ богатыхъ, и въ бѣдныхъ кварталахъ. He ищите тонкости, артистической отдѣлки, большого чувства, мѣры, изящества орнаментаціи; помиритесь впередъ съ тѣмъ, что вы — на протяженіи цѣлыхъ верстъ — будете проѣзжать по улицамъ, похожимъ на казармы для рабочихъ, изъ закоптѣлаго кирпича, съ убійственнымъ однообразіемъ голыхъ фасадовъ и узкихъ крылечекъ, знайте впередъ, что многія знаменитыя зданія, записанныя въ рубрику «достопримѣчательностей» окажутся — послѣ парижскихъ — тяжелѣе, ординарнѣе, безъ своеобразнаго стиля: будетъ ли это соборъ Св. Павла, или Національная Галлерея на Трафальгаръ-скверѣ, или Британскій музей, или Англійскій Банкъ, Главный Почтамтъ, Биржа. Печать подражательности съ континента Европы XVIII и начала ХІХ-го вѣка — лежитъ на всемъ этомъ. Зато васъ еще сильнѣе потянетъ
