смерти Его, и по Воскресении с Вознесением. И эта человечность Христова незримо живёт в мире и внутренно преображает его к новому небу и новой земле[45].
[Преложение воды]
Излияние крови и воды Христовых имеет, далее, значение не только апокалиптическое, но и евхаристическое. Здесь существует прямая аналогия с Тайной Вечерей: там Господь Сам, будучи среди учеников в Своей плоти и крови, причащал учеников та́инственным Телом и Кровию чрез преложение в них хлеба и вина. И ныне евхаристическое Тело и Кровь также преподаются чрез преложение хлеба и вина, однако и собственная кровь и вода Христовы пребывают в мире. Больше того, конечно, между таинством Евхаристии и излившейся кровию и водою Христовыми существует и некое тожество, которое и указуется в символике проскомидии (см. выше).
Вещество мира, оказавшееся достойно принять кровь и воду Христовы, оно достойно и та́инственного преложения его элементов в Евхаристии. Особенно примечательна здесь та черта в символике Евхаристии, что вино для таинства срастворяется с водой («святое соединение») в ознаменование крови и воды, излившихся из ребра Христова. Поэтому прелагаются в Честную Кровь Христову не просто вино (кровь земли), но и вода.
Конечно, вино как жидкость во всяком случае содержит в себе влагу. Но во «святом соединении» вода вступает и как особый евхаристический элемент и как таковой, очевидно, и прелагается (хотя это не выражено в особом евхаристическом возглашении, потому что при благословении чаши просто говорится: «чашу убо сию самую Честную Кровь Господа» и т. д.).
Соответственно символике проскомидии евхаристическая Кровь ставится в прямую параллель с голгофским излиянием «крови и воды» Христовых. Здесь, однако, мы имеем лишь аллегорическую символику. Гораздо значительнее и знаменательнее то, что, согласно чину православной литургии, к евхаристической Крови после преложения Святых Даров, пред причащением, прибавляется горячая вода – «теплота». Как это возможно? Как следует понимать это смешение природного вещества с Кровию Христовой?
Толкование аллегорическое, выраженное в произносимых при этом словах[46], ещё не даёт ответа на основной вопрос. Его можно находить только в том соображении, что вода, примешиваемая к евхаристической Крови, уже освящена как природное вещество излиянием воды из ребра Спасителя. Она стала причастна Его воды, и силою этой причастности она допускается до смешения с Честною Кровию. И это же значение воды указуется и проскомидийным чином чрез смешение воды с вином в «святом соединении».
Аналогичное соображение может быть высказано не только относительно воды, но и вина, насколько оно не есть непосредственно евхаристическое вещество. Не только вода в виде теплоты, но и вино примешивается к Божественной Евхаристии, именно на литургии Преждеосвященных Даров, где Агнец, напоённый Кровию и, следовательно, содержащий в себе Честную Кровь, опускается в соединение воды с вином (причём это соединение само по себе не рассматривается как Евхаристия: если священник служит один, то он, причащаясь, не пьёт из Чаши, по указанию служебника, прежде потребления Святых Даров, так что содержимое в Чаше приравнивается для него как бы «теплоте»).
Здесь имеется соединение элементов вина и воды – с Евхаристическим веществом, – имеющее для себя основание в предварительном излиянии крови и воды из ребра Христова в природный мир. Это излияние имеет ещё и другое евхаристическое значение.
[Кровь Евхаристии и Кровь Голгофы]
Евхаристия есть жертва, тожественная Голгофской, однако она не является её повторением и не нарушает её однократности и единовременности, хотя в ней мы имеем многократное явление этой жертвы для нас (и в этом смысле как бы её повторение). В этой единственности её объективной и множественности для нас субъективной, неповторяемости и повторяемости, состоит своеобразная антиномия евхаристического богословия, которое в попытках тщетного её рационализирования и снятия порою изнемогает.
Соотношение между Жертвой и жертвами, Голгофой и алтарями не есть временно-локальное, но динамическое – оно основывается на везде – и всегда – присутствии Христа в каждом из моментов Его земной жизни. Голгофская жертва, единожды во времени и в определённом месте принесённая, уже всегда приносится, ибо данный момент времени живёт в вечности, имеет всю её силу, а потому и значимость во веки веков. На этом и основано символически-реальное её повторение во времени как воспоминание: Сие творите в Мое воспоминание.
Но в это воспоминание входит не только преложение Святых Даров с жертвенным разъятием Тела и Крови (знаменующим смерть Христову) и их приношение, но и Голгофское излияние крови и воды, которое также, единожды совершившись, сохраняет силу для вечности. И оно не есть Причащение (соответствующее и ветхозаветному вкушению жертвенного мяса), но именно излияние жертвенной крови, составляющее существенный момент в ветхозаветном жертвоприношении.
В частности, относительно жертвы за грех закон установляет: и возложит[47] священник помазанный… крови тельца, и внесет ее в скинию собрания, и омочит священник перст свой в кровь, и покропит кровью семь раз пред Господом пред завесою святилища. И возложит священник крови (тельца) пред Господом на роги жертвенника благовонных курений, который в скинии собрания, а остальную кровь тельца выльет к подножию жертвенника всесожжений, который у входа скинии собрания (Лев. 4:5–7, 16–18, 25, 30).
Это же более торжественно совершается и в день очищения за завесой, куда входит первосвященник с кровию (Лев. 16:14–15; Исх. 30:10). И эту именно символику прообразовательных жертв Послание к Евреям так изъясняет в применении к искупительной жертве Христовой: Христос, Первосвященник будущих благ… не с кровию козлов и тельцов, но со Своею Кровию однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление (Евр. 9:11–12).
Если Евхаристия как таинство Причащения есть «воспоминание» о Тайной Вечери, то как жертва она есть «воспоминание» о Голгофе и о жертвенном излиянии крови и воды из ребра Агнца. Это и символизируется уже отмеченным местом проскомидии, причём в символике литургии евхаристическая и голгофская кровь, различаясь по предназначению (как причащение и жертва), не различаются вещественно во Святой Чаше как Кровь Христова[48].
[Наш современник Христос]
Излияние крови и воды из ребра Христова даёт в символике Евхаристии особое основание для жертвенного её значения, скрепляет его соответственным «воспоминанием». Евхаристия становится по силе этого не только воспоминательным повторением Тайной Вечери, но и Голгофского действа, кровь (и вода) во Святой Чаше есть не только Кровь, данная для причащения Христом на Тайной Вечери в лице апостолов всему христианству, но и жертвенная кровь искупления (это двуединство в легенде о Св. Граале символизируется тем, что чаша Тайной Вечери, оказавшаяся в руках Иосифа Аримафейского, явилась и сосудом, в который он принял честную кровь, излившуюся из раны).
Мысль, что жертвенная кровь Христова, вместе с водою излившаяся
