— Вам это известно? — спросил отец Августин. — Я не знал, что в Кассера есть замок.
— Там нет замка, — сказал я. — Там есть форт, укрепленная ферма, которую некогда конфисковали у владельца, обвиненного в ереси. Земли, насколько я помню, теперь принадлежат короне. Последний раз, когда я посещал Кассера, в форте никто не жил. Он сильно разрушен.
— Стало быть, Гримо солгал?
— Он лжет все время, ибо разгуливает он по площадям Вавилона и валяется в его грязи, словно в кинамоне и драгоценных благоуханиях.
— Понятно. — Моя отповедь произвела на отца Августина заметное впечатление. — Тем не менее я напишу тамошнему кюре. Как его имя?
— Отец Поль де Мирамонт.
— Я напишу ему с просьбой это подтвердить.
— Вы заплатили Гримо денег?
— Я сказал ему, что если мы арестуем этих женщин, то после должного дознания он получит небольшую сумму.
— Если бы в Кассера обитали еретики, отец мой, кюре сообщил бы вам. Он надежный человек.
— Вы его знаете?
— Я вменяю себе в обязанность знать всех кюре в округе.
— И многих прихожан, я полагаю?
— Да.
— Тогда вы могли бы рассказать мне, что это за люди. — И старший инквизитор перечислил имена: Эмери Рибоден, Бернар де Пибро, Раймон Мори, Олдрик Каписколь, Петрона Капденье и Бруна д'Агилар. — Имена этих людей упоминаются в записях отца Жака, но против них никогда не выдвигалось обвинений.
— Эмери Рибоден! — воскликнул я. — Эмери Рибоден!
— Это имя вам знакомо?
Я остановился, взял его руку и указал на улицу, уходившую вправо. Она была застроена красивыми зданиями — жилые двухэтажные дома, первые этажи которых занимали лавки со сводчатыми окнами и склады.
— Видите те строения? Они принадлежат Эмери Рибодену. Он оружейник, и консул, и богатый человек.
— До вас не доходили порочащие его слухи?
— Никогда. Он благотворитель собора Святого Поликарпа.
— А что остальные? Бернар де Пибро?
— Пибро — это деревня к западу от Лазе. В семействе сеньоров трое сыновей, и Бернар — самый младший. Мне не доводилось его встречать. — Мы остановились, и прохожие бросали на нас любопытные взгляды. Заметив это, я продолжил путь. — Раймон Мори — пекарь, он живет неподалеку от обители. Вздорный малый, но ведь у него девять человек детей. Бруна д'Агилар — вдова из прихода церкви Святого Николая, зажиточная, ведет свое хозяйство. О ней я слышал кое-что.
— Что?
— Всякие глупости. Что на хлеб она якобы плюет три раза, вместо благословения. Что ее свиньи читают «Отче наш».
— Хм!
— Остальных двоих я не знаю. Мне знакомы несколько человек по фамилии Каписколь, но Олдрика среди них нет. Может статься, он уже мертв.
— Возможно. Его видели на сборище, которое состоялось сорок три года назад.
— Тогда, скорей всего, он умер. Его могли обвинить и осудить задолго до появления здесь отца Жака. Вам стоит проверить старые реестры.
— Я проверю.
Он так и поступил. Он заставил Раймона отыскать реестры пятидесятилетней давности, а потом Сикар читал их каждую ночь, от вечерни до утрени, пока у бедняги глаза кровью не наливались и не садился голос. Однажды, когда я составлял письмо Жану де Бону, инквизитору Каркассона, которому потребовались копии кое-каких из хранившихся у нас свидетельских показаний, на лестнице послышались шаркающие шаги отца Августина. Войдя, он остановился напротив моего стола.
— Брат Бернар, — сказал он, — вы за последнее время не сверялись с реестрами?
— Я? Нет.
— Нет ли у вас реестров при себе?
— Ни единого. А что? Что-нибудь пропало?
— Похоже, что да. — Отец Августин выглядел рассеянным. Его взгляд скользнул по моим перьям, по плошке с фуллеровой землей и куску пемзы. — Раймон не может найти одного реестра.
— Возможно, он не там ищет?
— Он сказал, что вы могли отослать его другому инквизитору.
— Я никогда не высылаю оригиналов, святой отец. Я всегда велю снять копии. Раймону следует это знать. — Беспокойство моего патрона начинало передаваться мне. — Когда пропала книга?
— Этого мне не удалось установить. Раймон не может сказать ничего определенного: к старым реестрам так редко обращаются.
— Возможно, обе копии по ошибке попали в библиотеку епископа.
— Возможно. Как бы то ни было, я велел ему найти копию епископа и доставить ее мне.
На этот раз я крепко задумался. Такую загадку нельзя оставлять без внимания.
— Не видел ли реестра брат Люций?
— Нет.
— А епископ?
— Я намереваюсь его спросить.
— Никто другой не имеет доступа к нашим записям. Если только не… — Я запнулся, и по какому-то чудесному совпадению наших мыслей отец Августин закончил предложение вместо меня:
— Если только отец Жак не взял его.
— Если только он не переложил его куда-нибудь еще.
— Хм.
Мы переглянулись, и я подумал: уж не заметал ли отец Жак следов? Но вслух я ничего не сказал, ибо мудрец да промолчит.
— Я этим займусь, — наконец объявил мой патрон. Резким движением руки он как будто отодвинул дело в сторону и тут же обратился к совершенно другой теме: — Завтра мне понадобятся лошади, надо об этом позаботиться.
— Лошади?
— Я желаю посетить Кассера.
— Вот как? — Объяснив, что потребуется заранее уведомить епископского конюшего, я поинтересовался, не получал ли он вестей от отца Поля де Мирамонта. — Подтвердились ли подозрения Гримо? — спросил я. — Обитают ли еретики в форте Кассера?
Отец Августин долго молчал. Я, не зная, что он обладает прекрасным слухом, уже собрался повторить вопрос, когда он дал мне понять, что все-таки расслышал.
— Насколько я могу судить, — ответил он, — эти женщины — добрые католички. Они ходят в церковь, но не постоянно, из-за слабого здоровья. Отец Поль говорит, что форт находится далеко от деревни, и это также мешает им посещать службы в ненастную погоду. Они ведут скромную и благочестивую жизнь, держат птицу и меняют яйца на сыр. Он не замечал за ними чего-либо подозрительного.
— Но… какова же тогда причина этой поездки? — недоуменно спросил я.
Прежде чем ответить, отец Августин снова надолго задумался.
— Женщины, ведущие подобный образ жизни, навлекают на себя опасность и порождают кривотолки, — наконец произнес он. — Если женщины желают блюсти свою чистоту и непорочность, служа Господу и соблюдая Его заповеди, им подобает искать защиты священника или настоятеля и поступать в монастырь. Иначе они подвергаются серьезному риску, во-первых, потому, что они живут в уединенном месте, уязвимом для насилия и грабежа, а во-вторых, люди помнят, что сторонницы альбигойской ереси тоже когда-то так живали, основав множество лжемонастырей. Люди не доверяют женщинам, которые, избрав образцом своим скорее жизнь Марии, нежели Марфы[28], тем не менее отвергают покровительство церковных властей.
