class="p1">Неожиданно для меня самого раздается музыка. Пацаны семафорят поднятыми вверх большими пальцами, и демонстрируют переносную колонку.
— Лунная соната?
— Э… — Игнат активно кивает. — Она самая.
— Я люблю иногда её слушать.
Наверное, я тоже полюблю. Музыка знакомая, но я до этого не увлекался и сходу назвать композитора, к своему стыду, не смог бы.
— Когда рисую, включаю. Мне кажется, что эта соната для хороших новостей.
— Я уверен в этом.
Женечка явно говорит о чём-то своём, глубоком, но я спешу согласиться. Мы незаметно начинаем двигаться в такт, как в танце. Беру ладони в свои руки и поглаживаю нежную кожу. Мне… нравится к ней прикасаться…
Присутствие Жени, её голос, запах — они будят в душе нечто не подающееся пока объяснению, но разливающееся телом по венам.
Не знаю… Быть может, это просто любовь?
В школе эта тема казалась нам смешной и нелепой: все эти подвиги во имя и ради «её», первый вздох и отключение сознания от понимания, что пропал. Я наравне с остальными смеялся, когда учительница пыталась до нас достучаться.
Помню, однажды она не выдержала и в сердцах пообещала, что когда-нибудь и нас «накроет». Но только умные поймут, а дураки посмеются, чтобы позже кусать локти.
И сейчас, смотря в широко распахнутые серые глаза, я, кажется, начинаю понимать, о чём она говорила.
Поддавшись очарованию и полностью растворившись во взгляде, наклоняюсь и прикасаюсь губами. Не углубляю поцелуй, только пробую, ловлю короткий выдох и замираю.
Вот оно — то… Оно самое, когда готов весь мир положить к ногам, достать звезду с неба, сплести из солнечных лучей любой узор и закрыть грудью от всей вселенной…
13
POV Евгения
У меня перехватывает дыхание от всего, что происходит. Голова кружится, но это головокружение можно назвать приятным и неопасным.
Женя придерживает меня за талию, пока я мысленно ахаю от подарка. Маленькая хрупкая фея переливается в лучиках солнышка, когда я приподнимаю её, чтобы лучше рассмотреть.
Неловко соглашаться принять подарок, но я не нахожу аргументов, чтобы отказаться. К тому же, если заглянуть в моё сердце, мне очень-очень хочется оставить украшение, которое зеленоглазый блондин надел мне на шею.
В этот момент моя кожа покрылась мурашками, а сердце застучало на сверхзвуковых скоростях.
Мама не так давно сказала, что мне нельзя влюбляться. Если чувства будут взаимны, а что-то «пойдет не так», я разобью жизнь тому гипотетическому молодому человеку. Илья, узнав про этот разговор, несколько дней не общался с мамой, а мне пришлось долго успокаивать брата.
Мы оба знаем, что она не со зла, а просто… Ну она такая… Говорит, и не думает, что может ранить человека. Чаще всего она формулирует мысли без подтекста, но они могут раздавить собеседника. Мы привыкли, а Илья злится. Он-то думает, меня ранило, а я не стала зацикливаться, ведь о чувствах не думала совсем.
А сейчас думаю…
Мне очень хочется влюбиться в Женю. Глупое желание?
Я не знаю…
Когда я рисую его, мне кажется, что я уже… еще там, в процедурной, увидев глаза невероятного оттенка.
А потом я начинаю анализировать и понимаю, что сама себе придумываю.
И вот снова… Я запуталась. Очень запуталась!
И не знаю, кто помог бы мне распутать то, что происходит сейчас внутри.
Душа, как котёнок, сворачивается мурчащим клубком, и довольно жмурится, когда Женя берет мои руки в свои большие ладони и начинает нас покачивать в такт плывущей мелодии.
Потрясающая музыка Бетховена приподнимает нас над землей и заставляет парить. Окутывает глубиной, объемом, переходами… Я смотрю на Женю и тону, тону, тону…
Его поцелуй не становится неожиданностью. Мне самой хотелось прикосновения. Я лишь рвано выдыхаю и размыкаю губы, говоря немое «да».
Невесомое, словно крылья бабочки, и мощное по своему сокрушительному воздействию, касание заставляет мелко дрожать. Я сильнее вцепляюсь в ткань футболки Жени и прикрываю глаза, растворяясь в ласке.
Как хорошо…
Воздушным облачком окутывает нас окружающий мир. Даже не так. Мы попадаем в мыльный пузырь, который отсекает абсолютно все внешние звуки и цвета. Остаёмся в вдвоём. И я…
Я чувствую, как в душе расцветает радость, как зарождается счастье, как трепетно и робко пробивается росток нового и неизвестного… запретного? — вряд ли… Скорее, желанного и ожидаемого чувства. Я влюбляюсь…
***
Весь вечер улыбаюсь. Илья заговорщицки подмигивает, когда приходит перед сном пожелать спокойной ночи.
— Я сегодня дежурю. Может, посмотрим какой-нибудь фильм?
Я занята своими мыслями и не слышу вопрос брата. Ему приходится повторить трижды, прежде чем я отмираю.
— Ой, да. Да, конечно!
— Или у моей младшей сестрёнки другие планы? — Илья ловко подхватывает цепочку и рассматривает подвеску. — Медсёстры шеи посворачивали, пока подсматривали за вашими танцами.
— Но…
Я знаю, что тот кусочек парка видно только с этажа, где проводят операции.
— Вот-вот. Отделение еле вынесло наплыв посетителей. Вы в следующий раз куда-нибудь подальше отходите.
Я краснею и бледнею, пока братец шутит. По-доброму, естественно. Он очень ценит позитивное настроение и положительные эмоции. Это его идеей было превратить палаты в подобие гостиничных номеров и полностью исключить белый привычный цвет.
Даже форма у врачей разноцветная, а анестезиологи все, как один, носят смешные шапочки с мультяшными героями.
— Так что с фильмом? Смотрим?
— Да. — Отнимаю кулончик и прячу под одежду. — Не говори маме, ладно? Она не поймёт.
Илья как—то странно на меня косится и обещает молчать.
— Отцу тоже, думаю, знать не стоит.
— Что? Почему?
— Да так… Ты пока фильм выбирай, а я закажу что-нибудь вкусненькое к просмотру. Что хочет моя любимая сестричка?
— Сестричка хочет пиццу, но ты же не разрешишь.
— Не хватало, чтобы тебе опять стало от неё плохо.
— Это из-за сыра, — спорю.
— Это потому, что пока в пицце отказать. Я сам придумаю. Обещаю, что тебе понравится.
Пока я принимаю положенные таблетки, умываюсь и переодеваюсь, Илья оформляет заказ.
— Через полчаса приходи, я как раз разгребу всё, посидим спокойно.
Это тридцать минут я трачу на уроки. Быстро делаю упражнение по русскому, посмеиваясь, что нам задают домашку вместо обычных заданий для подготовки к экзаменам.
