посольства большие любители выпить, как это было принято считать среди морпехов. По советнику, впрочем, невозможно было определить, пробовал ли он крепость виски сегодня или днем раньше? Затем тапки. Теперь же Дуглас говорил, что он целыми днями носится по городу, выполняя какие-то особые поручения своего вышестоящего начальства.
Подойдя к столу, советник поставил тарелочку на стол и, бросив по паре кубиков льда в стаканы, наполнил их на четверть. Разведя руками, он, как бы оправдываясь, произнес:
— Понимаю, что цитрусовые только портят вкус хорошего виски. Но сегодня у меня нет жареных свиных ребрышек. Зато есть лед. Так что, лейтенант, угощайся тем, что есть.
Тот попробовал было отказаться, но Дуглас, сделав свирепое лицо, рявкнул:
— Как старший по должности приказываю тебе: пей!
Лейтенант послушно взял стакан и осторожно сделал небольшой глоток. Дуглас расхохотался:
— Да пей, не бойся — не отрава. Ладно, давай ближе к делу. Личное дело Дефендера я пролистал. Днем с ним пообщался. Что ты можешь добавить к тому, что написано? Чего там не хватает, чтобы оценить его действия? Нам нужно расставить все по своим местам и решить: он нарушил воинскую дисциплину или совершил подвиг? Его следует наказать или наградить?
Абрамс задумался:
— Сэр, все, что написано в его личном деле — чистая правда. Честен, справедлив, исполнителен. Хороший командир для своих солдат. Я бы не сказал, что он злой — скорее наоборот.
— Скорее наоборот… Добренький что ли? Поэтому так легко попался?
Командир принялся защищать своего подчиненного:
— Сэр, вы не правы. У него отличные показатели по физической подготовке, рукопашному бою и стрельбе. Он вынослив, может драться один против нескольких противников. В том числе и вооруженных. Что, кстати, и подтверждается последними событиями: из обеих стычек, с бандитами и с патрулем, он вышел победителем.
— И все-таки попался.
— Но сэр. Он же не виноват, что бармен заехал ему бутылкой по голове.
Дуглас развеселился:
— Виноват, лейтенант, виноват. Черт возьми, это первый случай, когда сержант морской пехоты задержан с помощью бутылки «Джек Дэниэлс»! Нет, лейтенант, твои парни какие-то молокососы. Да не перебивай, а слушай. Я воевал во Вьетнаме. Ты должен знать, что это была за война — ведь изучал в училище? Непроходимые джунгли, дожди, лабиринты улиц в городах. Не буду всего рассказывать, что я там видел — много всего было. Но! От Чарли и от военной полиции мы уходили легко, всегда оставляя их в дураках. А если бы твоих парней окружили, что тогда? Запомни, лейтенант одну важную вещь: ты должен вбить в головы своих солдат мысль о том, что человек, улыбающийся тебе, может оказаться твоим врагом. Знаешь, как бывало? Заходишь в деревню. Местные смотрят на тебя, а ты на них и не поймешь: что там у них в голове? Вроде бы гражданские, а у каждой семьи кто-нибудь в лесу партизанит. И откуда знаешь: не готовы ли из-под рубах автоматы вытащить и весь взвод положить? Стоят, улыбаются… А сами неизвестно что думают. Твои парни должны быть готовы ко всему и всегда. А этот слюнтяй, увидев кровь, сразу взбесился. Никогда нельзя терять над собой контроль! Запомни это хорошенько. Если бы тех уродов было больше, он никогда бы не смог с ними справиться в таком состоянии. Злость его и подвела — контроль потерял над обстановкой, бармена за спиной оставил, тот и воспользовался моментом. А разум должен быть холодным, — с этими словами он влил в себя остаток виски, чтобы подогреть свой рассудок.
Абрамс понемногу менял свое отношение к советнику. Теперь тот уже не казался ржавым сухарем и бездушным бюрократом. Он много говорил и говорил так складно, что располагал к себе своей прямотой и откровенностью в тех темах, которые находил нужным обсуждать. Если же разговор начинал переходить в плоскость, не представляющую в этот момент интереса для советника, Дуглас легко переводил диалог на более насущные или менее коварные темы. Разумеется, на лейтенанта, кроме дара убеждения советника, подействовали еще и виски, но в данном случае можно сказать, что эти два инструмента работали сообща и дополняли друг друга.
Через час уже можно было подсчитать количество капель на дне бутылки, а собеседники все продолжали диалог, переходящий то к одной, то к другой теме.
— Сэр, что же нам делать с Дефендером? Он ведь там сидит один в темной холодной камере на жестких нарах, голодный, холодный, в обществе мерзких крыс. Он может простудиться и заболеть, что мы тогда скажем его мамочке? — спросил Абрамс, когда разговор снова вернулся к проблеме спасения сержанта. Язык у лейтенанта уже начал заплетаться и последние слова он с трудом вытолкнул из себя.
— Ничего с ним не случится. Посидит — поумнеет. И какого дьявола он ввязался во все это, если не смог уйти? — запальчиво произнес Дуглас.
— А вы-то сами как поступили бы в этом случае? — парировал укол советника лейтенант.
Выражение лица Дугласа стало серьезным:
— Да, что и сказать — поймал ты меня… Я бы, пожалуй, поступил так же…
— Вот видите, сэр! Значит, вы не считаете его виноватым?
Дуглас насупился:
— Кое в чем он виноват. Но заступиться за товарища — был его долг.
Абрам захлопал в ладоши:
— О, сэр, вы так здорово это сказали! Вы — настоящий политик!
— Погоди-ка, — советник достал из ящика стола книгу и, пролистав, нашел нужную страницу, — вот, слушай, Хайнлайн писал: «Как часто вы видите заголовки вроде: „Двое погибли, пытаясь спасти тонущего ребенка“? Если человек потерялся в горах, сотни идут на поиски, и частенько двое или трое спасателей гибнут. Но стоит кому-либо потеряться опять, и снова приходят на помощь много добровольцев. Арифметически это не выдерживает никакой критики. Но это гуманно. Это проходит через весь наш фольклор, через все религии, через всю литературу — если кто-то нуждается в помощи, не следует высчитывать, во что эта помощь обойдется. Слабость? Нет, это может быть уникальнейшей силой, которая бросит к нашим ногам всю Галактику!»
— Это, — начал было лейтенант, но Дуглас не дал ему договорить.
— Ты чувствуешь всю глубину этой мысли? Пожертвовать своими жизнями, чтобы спасти одного, на такое не каждый способен! А на что ты способен?
Но лейтенант осоловело смотрел на него, и советник понял, что вечеринка закончилась. В подтверждение его мысли Абрамс вдруг зевнул так, что, чуть было, не вывихнул челюсть, и выдал совершенно не тот ответ, которого ожидал его старший товарищ:
— Я? Я-я-я-я-я спать хочу.
— Ладно, иди. Завтра утром приходи, поговорим.
Лейтенант вскочил и, вытянувшись по стойке «смирно», на это все-таки хватило вбитой в него за время муштры в училище дисциплины,
