потянул дверную ручку на себя. И вдруг закричал жутким, не своим голосом, изогнулся в невозможной позе, точно акробат, который пытается затылком коснуться пяток. Стены паба странно изогнулись, посыпались куски штукатурки, и словно бы незримая волна прокатилась по залу. Гость рухнул на пол, закатив глаза, а Бриан, дернувшись было, чтобы кинуться к нему на помощь, смахнул локтем поднос с чистыми стаканами. Брызнула острая стеклянная крошка.
— Ы-ы-ы-ы… — на одной ноте тянул Агасфер, и вдруг затих, будто отрезало звук. Чертыхаясь и скрипя подошвами по осколкам стаканов, Бриан все-таки подбежал к нему, но тут старик резко открыл глаза и сел. На его впалые щеки возвращался слабый румянец. Он несколько раз глубоко вздохнул и вдруг расхохотался, вскакивая на ноги с резвостью восемнадцатилетнего юнца.
— С вами все в… — начал было хозяин паба, но бродяга перебил его.
— Быть не может! Неужели я от тебя избавился, мерзкая ты тварь! Я это чувствую! — заорал он так, что зазвенели пивные бокалы в шкафу у стойки. — К черту! Свободен!
Он подскочил к двери, распахнул ее так, что ручка саданула в стену, выбив в штукатурке глубокую борозду, и выскочил наружу.
— Твою-то мать… Заходите еще, — растерянно пробормотал ему вслед Бриан. Он уже собирался закрыть дверь и задвинуть засов, но то, что оказалось за дверью, заставило его остолбенеть. Остановившимся взглядом молодой человек смотрел на булыжную мостовую, по которой бодро процокал хэнсом-кэб, запряженный буланой лошадью. Кэбмен, увидев застывшего в дверях человека, озадаченно сдвинул цилиндр на затылок и нахмурился, пытаясь вспомнить — откуда здесь, на привычном маршруте, взялся паб. Так ничего и не сообразив, он перегнулся вперед и гаркнул на лошадь, потянув вожжи, пропущенные через скобы на крыше, и добавив убедительности длинным хлыстом:
— Но-о! Шевелись, старушка, нам еще добираться до Кларкенвелла! — кэб загромыхал дальше, а Бриан зажмурился и потряс головой. «Я сплю… сплю… Да какого черта? Не сплю я!» Вглядевшись в улицу, по которой полз желтоватый туман, юноша сделал неуверенный шаг вперед, цепляясь за дверной косяк так, будто это был спасательный круг. Булыжная мостовая никуда не исчезла, когда он постучал по камням каблуком. Посмотрев на вывеску, Бриан ощутил, что паника подступает снова, и поспешно принялся проделывать упражнения дыхательной гимнастики — этой полезной штуке его научил один знакомый, отслуживший в парашютных частях.
Вывеска была на месте, вот только выглядела как-то… старомодно. На ветру поскрипывала толстая потемневшая доска с аляповато нарисованной пивной кружкой и гордой надписью «Лев и Дракон». При этом ни льва, ни хоть какого-нибудь, даже крохотного дракона на вывеске почему-то не было, только чей-то полустершийся и уже неразличимый силуэт. Бриан смотрел на доску, скрипящую, чужую и неправильную, и чувствовал, как в груди горячим комком поднимается злость.
— Сволочь! — заорал он, адресуя свое ругательство старому бродяге, сгинувшему без следа в этом тумане, напоминающем прокисший гороховый суп. — Чтоб ты сдох!
Он вернулся в паб, с грохотом хлопнул дверью и задвинул засов. Почему-то у бывшего студента было скверное предчувствие, которое становилось все сильнее.
— Что там этот старый придурок вопил, когда убегал? — спросил сам у себя Бриан. — «Свободен»? Как интересно.
Он обвел глазами полутемный зал и понял — неприятности только начинаются.
Глава 4. Не шутите с хаосом
Фараон и Вар
— Вот так оно все и случилось, — Фараон выпил стопку виски, потянулся так, что затрещало в пояснице и зевнул. — Слушай, пора спать. Есть у меня странное ощущение, что утро вечера, как это говорится у вас, русских, умнее.
— Мудренее, — сказал Варфоломей. Он сидел, подперев щеку кулаком и тоже зевал — с чувством и расстановкой, даже подвывая тихонько. Но любопытства в глазах бывшего повара не убавилось.
— Значит, этот Агасфер исчез, но своего… как там его… мануануса, да? — оставил тебе на добрую память?
— Точно, — хмуро подтвердил Фараон. — Убил бы старого гада. Хитрожопый оказался, как все его племя. Хотя странно было бы, если бы не оказался — столько лет его по свету носило…
— И что нам со всем этим делать? — уныло спросил бывший повар.
— А ничего, — пожал плечами хозяин паба. — Я же говорю — ложиться спать, а там поглядим. Если, конечно, ты не хочешь на экскурсию в дивную старую Прагу.
— Спасибо, но как-то нет, — сказал Вар. — У меня прививки от чумы не имеется. И от холеры. И хлеб у них наверняка со спорыньей. И вообще, с деньгами не очень, а знание языка и того хуже. Печеное вепрево колено заказать смогу, конечно, но за эту попсу в приличных кабаках и сейчас-то можно отхватить, а уж тогда…
— При чем здесь чума? — удивился Фараон. — Не было там чумы в те времена. Антисанитария была, что верно, то верно. Зато никаких комитетов по контролю за чистотой.
— Ну да. Если кому-то что-то не понравится, просто прирежут и все. За муху на дне кружки.
— Ну, не усложняй ты так. Времена суровые, это правда… Короче, не хочешь на экскурсию — не надо. Я спать. Сейчас тебе принесу матрас и белье, вон там вполне приличный диван, даже ты поместишься.
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Вар. — А зубы где почистить можно?
— Во рту, — сурово сказал Фараон. Посмотрел на вытянувшееся лицо гостя и заржал самым натуральным образом. — Видел бы ты себя! Поднимись по лестнице, первая дверь налево. Выключатель слева на уровне пояса.
Варфоломей
Спалось мне на удивление неплохо. Да что там — хорошо спалось, даже без кошмаров, хоть старый кожаный диван всю ночь и скрежетал подо мной пружинами. Когда я открыл глаза, выплывая из глубокого сна без сновидений, то почувствовал себя подводной лодкой, возвратившейся в гавань после боевого похода. Потрепанной, помятой, но вполне себе живой лодкой. И даже готовой к приему на борт топлива и продовольствия. Жрать хотелось просто ужасно.
Я встал, умылся ледяной водой, помахал для бодрости руками и ногами, кое-как изобразив зверское «поварское ката», которое сам же изобрел. Потом отправился инспектировать кухню.
Однако. С напитками-то здесь, как и в любом приличном питейном заведении, было все в порядке, вот только сама кухня оказалась в удручающе запущенном состоянии. Впрочем, это я заметил еще вчера. Вся посуда была чисто вымыта — когда-то давно, так что
