«Пороша…»
Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,Д
вух зайцев протравив, являемся домой.
Прочитали? Вот это да! Изменилась вся тональность стихотворения. Каждая строчка стала упругой, событийной, описательной. Обратите внимание, как «глаголет» стихотворение:
Встаем и тотчас, рысью, глядим, кружимся, рыскаем и, протравив, являемся.
Резкая смена событий. От ленивого лежания в постели до быстрых действий. А дальше, после окончания охоты, — опять скука.
Ироническое:
Куда как весело!
Звукоподражательная передача со звуком «в» во вьюге:
Вот Вечер: Вьюга Воет… (Произнесите вслух!)
Далее невероятная по выразительности передача отсутствия вдохновения. («Вдохновение» — корень ВДОХ). Читайте, как не хватает поэту воздуха:
Свеча темно горит…
(Какой простой и сильный образ! Для горения нужен воздух. Его не хватает для горения свечи.)
Стесняясь, сердце ноет…
(Воздуха не хватает для вдохновенной работы сердца — сердце стеснено.)
По капле, медленно глотаю скуки яд.
(Еще один удивительный образ: гласные — итальянские зияния, которые обычно передают любовь, свет, тепло, вино («как зАшИпевшегО АИ стрУЯ И брызги золотЫЕ»). А здесь они задавлены глухими согласными: ГлотАЮ сКуКИ Яд (два «к» в слове «скуки» и оглушенное «д» в «т» в слове «яд») — ГлоТаю сКуКи яТ.)
Дальше потрясающее по своему психологизму описание невозможности творить.
Читать хочу; глаза над буквами скользят…
(Мысли при чтении воспринимаются только буквами, глаза скользят, буквы не складываются в мысли. Хорошо известное каждому состояние, когда душа отключена.)
А мысли далеко… Я книгу закрываю…
Напрасная попытка писать стихи. Мы хорошо знаем, КАК творили Пушкин, Моцарт и Рафаэль. Словно под диктовку Неба. И вдруг:
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет…
(Прекрасно приоткрытое правило поэтического творчества: подлинная поэзия — это звуки, созвучия — «Москва, как много в этом звуке».)
Теряю все права
Над рифмой (гениально!!!), над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор…
(Весь раздел попытки чтения и сочинения стихов — классическое описание депрессии.)
Далее: попытка выйти из депрессии общением:
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединенье! Эта строка золотого сечения стиха!!! Сейчас начнется!!!
(«И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».)
Обратите внимание! Как в музыке, учащается дыхание, увеличивается темп.
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
КАТАЛИЗАТОР ЗАРАБОТАЛ!!!
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, О бОже мОй, станОвится полна!
(пОлнОта «О»)
Начинается то, что в музыке называется Крещендо — постепенное усиление. Одно из замечательных крещендо пушкинской поэзии.
(1) Сначала косвенно-внимательные взоры,
(2) Потом слов несколько, (3) потом и разговоры,
(4) А там и дружный смех, (5) и песни вечерком,
(6) И вальсы резвые…
(Посмотрите, как звуковая волна идет на крещендо!!! И… убыстряется темп!!!)
Далее то, что в музыке называется «субито пиано», — резкая мгновенная, неожиданная тишина. Музыка перешла в разряд интимного.
…И шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
В музыке это называется динамической репризой, когда повторяется музыка экспозиции (то есть начала). Вьюга, буря, мороз, сумерки. Но теперь во всем этом не ТОСКА, а ОГОНЬ СТРАСТИ, ЖАР ПОЦЕЛУЯ.
Все изменилось в душе поэта. И перед нами отдельное стихотворение. Мгновенно созданное в жару пылающего огня.
Вот оно (после золотого сечения):
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
Читая, обратите внимание на то, как меняется ваша интонация, громкость и скорость чтения.
Все стихотворение можно назвать уникальной книгой о вдохновении. О рождении творческого жара!
И еще одно чудо золотого сечения!
Переломная строка всего стихотворения, резкая смена настроения начинается здесь: «Как оживляется глухая сторона!» Но если прочитать отсюда и до конца стихотворения, то у этих 13 строк есть свое золотое сечение — 8 строк совместного общения (слова, разговоры, смех, песни, вальсы) и 5 интимного. (Восемь к пяти!!!) Между поэтом и девой.
1 Как оживляется глухая сторона!
2 Как жизнь, о боже мой, становится полна!
3 Сначала косвенно-внимательные взоры,
4 Потом слов несколько, потом и разговоры,
5 А там и дружный смех, и песни вечерком,
6 И вальсы резвые,
