«Врёт она всё!» — раздражённо подумай Лобстер. Он вызвал лифт. Мать у него не тот человек, чтобы с консьержками обсуждать поведение сына. Ей некогда. Что это ещё за Швецов? В их роду нет такой фамилии. Может, родственник дальний? Или?.. Догадка осенила его, когда разъехались створки лифта.
— Спокойной ночи, — сказал Лобстер, входя в лифт.
— Опомнился! Утро уже! — крикнула вслед ему баба Таня.
Он замялся у двери в квартиру, не зная, позвонить или открыть дверь своим ключом. Решил открыть сам, но дверь, как назло, оказалась на цепочке. Лобстер вдавил кнопку звонка. В спальне что-то сбрякало, в коридоре возник силуэт мужчины в трусах. Щёлкнул выключатель. Шофёр матери Андрей не сразу узнал его спросонья. Несколько секунд, щурясь, испуганно всматривался в лицо.
— А, это ты! — скинул цепочку, впустил. — Что это вдруг ни свет ни заря?
— Соскучился, — сказал Лобстер.
— Да ладно тебе врать — месяц носу не казал! — Андрей взглянул на часы и зевнул. — Сам тут разберёшься. Нам с матерью вставать через два часа.
— Андрюша, кто там? — раздался из спальни испуганный голос матери.
— Спи, иду сейчас! — сердито отозвался Андрей.
— Мам, это я, — сказал Лобстер. Он разделся, поискал в обувной тумбочке тапочки, прошёл на кухню. От всего пережитого за ночь разболелась голова. Лобстер полез в аптечку, нашёл цитрамон. Сунул в рот сразу две таблетки, стал цедить воду из чайника.
На кухне появилась мать. Она запахнула халат на груди, крепко обняла сына, прижалась губами к его щеке.
— Олежек, наконец-то! Совесть у тебя есть?
— Нету. — Лобстер полез в холодильник.
Мать со вздохом опустилась на деревянный стул. Лобстер положил на дубовую столешницу салфетку, поставил на неё стакан с соком. Сел. Мать, подперев подбородок рукой, нежно смотрела на сына.
— Похудел. Хоть бы обедать приезжал.
— Тебя всё равно дома нет. — Лобстер шумно отхлебнул из стакана. — Холодный!
— Меня нет, сам поешь. Холодильник всегда продуктами забит.
— Как у тебя дела?
— Работаем потихоньку, — кивнула мать. — Машину на день рождения хочешь?
— Не хочу. Ты мне денег дай, я сам себе куплю что надо, — сказал Лобстер.
— Опять свои железки, или как там они называются?
— «Железо»? Да нет, «железа» мне пока хватает, сканер хороший надо и считыватель для смарт-карт.
— Твой птичий язык я не понимаю. Сам посчитай, сколько надо. Я тебе дам на подарок. Что, выпил лишку, соком отдуваешься?
— Пива.
— От пива самое тяжёлое похмелье. — Мать поднялась из-за стола. — Я тебе постелю в кабинете. Полотенце твоё на вешалке с краю. Голубое с корабликами.
— Мам, почему у тебя нет фотографий отца?
— Опять? Ну сколько можно, Олег?
— Я давно тебя ни о чём не спрашивал! Мать подошла к нему, обняла сзади, нежно провела рукой по волосам.
— Сынок, давай сходим к психотерапевту. Он с тобой побеседует. У меня очень хороший знакомый работает. Пора избавляться от детских комплексов.
Лобстер упрямо мотнул головой:
— Это не комплексы, мама. Я просто хочу знать!
— Ну что, что тебе ещё хочется знать? — Мать отстранилась от него, повысила голос. — Когда он ушёл, я выкинула все его вещи, порвала фотографии. Мне было тяжело. Я не хотела, чтобы хоть что-то напоминало о нём. А потом он умер.
— Но вы так и не развелись?
— А зачем? — Мать пожала плечами. — Мне было всё равно — замужем или нет. Он не появлялся. Ты вырос.
— А фамилию почему не поменяла, когда за отца выходила?
— Да ну — Швецов! — Мать махнула рукой. — Когда он ушёл, я тебе свою дала. Наша лучше звучит, правда?
Лобстер пожал плечами.
На кухне появился Андрей. Теперь на нём был спортивный костюм. Он полез в холодильник, достал пакет кефира.
— Что вы тут разорались? Только, понимаешь ли, заснул.
— Андрюша, иди, я сейчас.
— Секретничаете? — Шофёр взял с мойки кружку и вышел из кухни. — Завтра подпишешь не ту бумажку и влетишь кусков на двести! — раздался из коридора его голос. — Голова свежая должна быть!
— Я смотрю, он здесь распоряжается, — недобро заметил Лобстер.
— Завтра у нас большой контракт. Если получится, я тебе квартиру куплю.
— Не надо. Я сам куплю, — помотал головой Лобстер. — А свидетельство о смерти у тебя есть?
— Отца? Было где-то. Хотя… нет. Его брат взял. Олег, выбрось ты это из головы. Лучше б в институте восстановился. Сейчас, наверное, ещё не поздно.
Она ушла. Лобстер посидел ещё немного и направился в кабинет.
Он улёгся на приятно пахнущую свежую простыню, натянул одеяло до подбородка. В детстве на его вопросы об отце мать отвечала, как все одиночки: был лётчиком-испытателем, героически погиб. Лобстер чувствовал неправду и снова возвращался к этой теме. Потом выяснилось, что вовсе не лётчиком и не погиб… Отец умер, когда ему было уже шестнадцать. Летом Лобстера отправили в молодёжный лагерь в Венгрию, а когда вернулся, мать сказала правду — похоронили две недели назад. Отец пил, курил, играл на бегах, бросал своих женщин и детей, вёл беспутную жизнь. Допился до чёртиков, попал в психушку, из неё уже не вышел. «У тебя плохая наследственность, сынок!» — сказала тогда мать. К тому времени Лобстер с головой погрузился в компьютерный мир и не видел для себя другой жизни. Он пообещал, что с ним ничего подобного не случится — он не такой… А теперь вот история с Белкой. Неужели Никотиныч прав, это был глюк, вызванный наркотиком и пивом? Но он своими глазами видел её голое тело, рубец на шее, прикасался к прохладной коже на её плече. Слишком уж реальный глюк! В пальцах появилось неприятное жжение. Лобстер подумал, что оно вызвано воспоминаниями о мёртвой девушке. Ведь он прикасался к Белке, когда она уже была мертва, когда невидимые бактерии уже начали разлагать её тело изнутри, съедать клетки. Примерно так же вирус разлагает компьютерную программу на сегменты, уничтожая её. Что будет с телом Белки через два дня? И где она сейчас? А может, наболтавшись по телефону со своей подругой, спит в своей кроватке и посмеивается над ним, лохастым Лобстером, во сне? Заглючила парнишку капельками! Или сказывается дурная отцовская наследственность и он потихоньку начал сходить с ума? Как он мечтал иногда хоть одним глазком взглянуть на своего беспутного папашу!
Лобстер соскочил с кровати, побежал в ванную. Мыл руки с бактерицидным мылом, скоблил, драил мягкой щёткой. Вытер полотенцем. Посмотрел на себя в зеркало, высунул язык. На языке был желтоватый налёт. Наверное, от пива. Прав был Никотиныч — завтра он не сможет работать… К чёрту всё, забыть!
Вернулся в постель. Постарался больше не думать ни о чём и скоро заснул.
