отчет в свой исследовательский дневник, а потом вынул из потайного места личный и написал заметку о встрече с Ясень. Рука тряслась и ему пришлось много раз исправлять текст. Закончив, он приложил промокашку и стал листать страницы дневника.
Он перечитал то, что написал незадолго до последнего путешествия с Уинн-Джонсом.
И, внезапно, сообразил, что к записи было добавлено пять дополнительных строчек!
Пять строчек, и он совершенно не помнит, как их писал!
— Боже мой, кто писал в моем дневнике?
И опять он уже собирался бежать к Дженнифер или сделать выговор мальчикам, но остановил себя, поскольку был потрясен, до глубины души. Он наклонился над страницами и провел трясущимися пальцами по новым строчкам, внимательно разглядывая каждое слово.
Его собственный почерк! Никаких сомнений. Его собственный почерк, или блестящая подделка.
Очень простая запись, сделанная, похоже, в так хорошо знакомой спешке; с такой скоростью он писал, когда был переполнен чувствами от произошедшей встречи, или когда было необходимо немедленно отправиться в лес, и ему было не до аккуратного отчета о своих открытиях.
Она не то, чем кажется. Ее зовут Ясень. Да. Ты это знаешь. Это темный мир, для меня. Я познал ужас. Но это
Я не уверен
Она более опасна, и она это сделала. Эдвард мертв. Нет. Возможно, нет. Но это возм
Время с лошадьми. Я не могу быть уверен. Что-то смотрело
— Я этого не писал. Боже мой! Я сошел с ума? Я этого не писал. Или писал?
Дженнифер читала, одновременно слушая радио. Хаксли встал в дверях, не зная, как начать, похоже, у него помутнение разума.
— Кто-нибудь подходил к моему письменному столу? — наконец спросил он.
Дженнифер подняла голову:
— Никто, кроме тебя. А что случилось?
— Кто-то подделал мой дневник.
— Что ты имеешь в виду под словом «подделал»?
— Писал в нем. Копируя мой почерк. Кто-нибудь приезжал, пока я был в лесу?
— Никто. И я не разрешаю мальчикам входить в кабинет, когда тебя нет. Быть может, прошлой ночью ты ходил во сне.
Вот теперь ее слова по-настоящему встревожили Хаксли.
— Как я мог такое сделать? Я же пришел домой только на рассвете.
— Ты пришел в полночь. — На ее бледном лице появилась улыбка. Она закрыла книгу, придерживая пальцем страницу. — И опять ушел до рассвета.
— Я не приходил домой прошлой ночью, — прошептал Хаксли. — Тебе, должно быть, приснилось.
Она долго молчала, часто дыша. Потом мрачно посмотрела на него. Улыбка исчезла, сменившись выражением усталости и тоски.
— Мне не приснилось. И я обрадовалась тебе. Я лежала в кровати, спящая, когда ты меня разбудил. И я была очень разочарована, когда утром выяснилось, что ты ушел. Но, кажется, этого стоило ожидать…
Сколько времени он спал на краю леса, когда женщина и собака разбудили его? Неужели он действительно был дома, в бессознательном состоянии, ничего не понимая? Неужели он действительно провел час или два в кровати, написал странное и непонятное сообщение в собственном дневнике и вернулся на край леса, чтобы там дождаться рассвета?
Внезапно встревожившись, Хаксли спросил себя, какое еще заклинание Ясень наложила на него.
Где Уинн-Джонс? Он исчез неделю назад, и Хаксли уже начал всерьез тревожиться за друга. Каждый день он проникал глубоко в лес, доходил до Святилища Лошади, и искал следы человека из Оксфорда; он искал и Ясень, но она исчезла. Спустя четыре дня после возвращения домой, Хаксли рискнул и проник еще глубже, на милю уйдя в глубокое молчание дубового леса, и оказался в незнакомой местности, а не в Волчьей ложбине.
Он запаниковал, почувствовал, что теряет непрочное ощущение контакта с лесом, жившее в нем, и вернулся в Оак Лодж. По его счету прошло часов двадцать, но дома прошло только пять, и ни Дженнифер, ни мальчиков дома не было. Жена, несомненно, пошла в Гримли или отправилась на машине в Глостер, на целый день.
Он заставил себя войти в кабинет, открыв запертую на замок главную дверь. Французское окно было открыто настежь, на кожаном стуле нежился кот. Он пинком выгнал кота из комнаты и проверил дверь. Никаких признаком взлома. Никаких следов ног. Никаких признаков беспорядка в комнате. Дверь кабинета была закрыта снаружи.
Открыв выдвижной ящик, он с ужасом отшатнулся от окровавленной свежей кости, лежавшей поверх его бумаг. Кость частично обгорела и принадлежала, судя по суставу, животному средних размеров, возможно свинье, приготовленной только частично, потому что на кости остались окровавленные кусочки сырого мяса. Она была пожеванной, разбитой и пугающей, словно над ней поработала собака.
Хаксли осторожно убрал оскорбительную вещь и положил ее на пол, на лист бумаги. Ключа от его личного дневника на месте не было, и он, дрожащей рукой, вытащил открытую книгу из дыры за полками.
Кровавые следы пальцев сопровождали последнее сообщение. Оно было написано еще в большей спешке, чем раньше, но, безошибочно, его собственной рукой.
* * *
Живу как во сне. Мгновения просветления, но действую в бессознательном состоянии.
Никакого следа УДжи. Время вмешалось.
Эти записи кажутся такими упорядоченными, другими. Совершенно не помню, как их писал. У меня так мало времени, я чувствую притяжение лесной страны. Каким-то образом я стал жить согласно лесному времени, и все встало с ног на голову.
Такой голодный. И так мало возможностей поесть. Я покрыт кровью молодого оленя, убитого каким-то мифаго. Сумел ухватить часть туши. Съел от жестокой необходимости.
Сильные клыки. Мясо! Насыщение! Кровь — огонь, ночь — время покоя, и я могу проявиться сильнее. Но
