повыгребла! Кажется, зал стал намного светлее, просторнее, в нем даже дышать стало легче!
— Кое-кто слишком уж свысока смотрит на людей! — брюзжала старая ведьма, сердито сверкая на Бибби злыми глазками. — С чего бы это?!
— Бибби, в самом деле, — вступилась я за старуху. — Посмотри, как она старалась! Стало же намного чище! Просто великолепно!
— Так она не одна тут все мыла! — вступилась Бибби. — Я тоже помогала! Помогала! И еще одна женщина… я позвала ее, как вы и велели!
— Эта женщина уже ушла?
— Ушла, сударыня! Сделала дело, взяла свою плату и ушла! Сказала, что два медяка — это слишком мало, чтоб целый день тут надрываться.
— Ну вот, а эта достопочтенная женщина останется с нами навсегда, — ответила я.
— Ханна, — подсказала старуха сварливо.
— Ханна, — повторила я. Бибби всплеснула руками.
— Но она же… — дрожащим голосом произнесла она, красноречиво покосившись на старуху, которая с остервенением чесала седые лохмы. Кажется, у нее вши?
— Отмоем, — категорично ответила я. — Ханна, ты купила мыло, как я велела?
— Самое лучшее, — угрюмо ответила она. — Огромный кусок.
— Ну и отлично, — весело ответила я. — Бибби, мы тут закончим мыть окна, а ты поднимись, выбери одну из комнат для Ханны и приготовь ей ванну.
— Еще ей я ванну не наливала! — ахнула Бибби, всплеснув руками. — Старой ведьме!
— В жабу превращу! — злобно пообещала Ханна.
— Буду квакать под твоим окнами каждую ночь! — не менее злобно пообещала Бибби, ничуть не испугавшись угроз старой ведьмы. — Орать во всю глотку!
Вот что с людьми делает шоколад! А еще уверяют, что от него люди добреют!
Да, Бибби ела шоколад. У нее все губы им были перепачканы, а из кармана передника предательски виднелась яркая обертка.
— Бибби, перестань! — строго одернула девушку я. — А не то выдеру! Марш сию секунду делать то, что велено!
Бибби снова трагически воздела руки вверх и хлопнула себя по ляжкам. Но подчинилась, и ее башмачки застучали вверх по лестнице.
— Что ж, — я еще раз с радостью осмотрела чистый зал, — сейчас я переоденусь и мы вместе вымоем окна. В них красивые витражи; станет не только светлее, но и красивее, когда будут видны разноцветные стекла.
— Дорогие, — оценила старуха. — Должно быть, в свое время они стоили кучу денег?
У меня сердце сжалось, когда в памяти моей воскресли не мои, чужие воспоминания о том, какой красивой и праздничной раньше была таверна! И какое запустение сейчас…
— Да, — ответила я, с трудом проглотив ком в горле. — Но хватит болтовни. За дело!
Я поднялась к себе, спрятала драгоценную бумагу и сменила черный наряд на свое обычное одеяние, на поношенное платье непонятного цвета и на старый передник. Волосы убрала в узел потуже, чтоб своими веселыми кудряшками не лезли мне в лицо и не мешали, и спустилась вниз, к Ханне.
Та уж старалась вовсю.
Она не только отмыла стены, но и выскребла на лестнице каждую ступень, так, что и песчинки лишней не было.
Исчезли и паутина, и жир, и копоть. Таверна преображалась, становилась похожей на новую, только что отстроенную.
На столы я постелила новые скатерти, те самые, из сундучка с приданым Мари. Безо всякого сожаления и без раздумий.
Я знаю — сама она ни за что бы так не сделала.
Она до конца цеплялась бы за свою крохотную и уютную мечту. За зеленое подвенечное платье. За свежие скатерти для своего стола. Она никогда не рассталась бы с ними, и даже сидя в канаве, нищей и грязной, она не открыла бы этого сундучка.
Но мне на эти скатерти было плевать. Жалеть тряпки, погибая? Вот еще!
— Закончим с залом, — пропыхтела я, волоча очередное ведро с ледяной водой из колодца, — и вымоем все комнаты. Они тоже должны быть чистыми, свежими, в постелях не должно быть ни единой блохи! Застелем свежим бельем, — привет, сундучок с приданым Мари!
— Как прикажете, госпожа, Мари, — покладисто ответила Ханна.
Окна я мыла сама, боялась, что энергичная старуха с ее жесткой щеткой повредит цветные стекла. Да, мне пришлось изодрать на тряпки свою простынь. Но она и так была старой и дырявой. Ничего, посплю на голом тюфяке, набитом соломой! Не заслужила еще на кружева и гусиный пух!
Я оттерла дубовые рамы и витражные стекла, распахнула окна, чтоб выветрить затхлый, застоявшийся воздух, пропахший тысячью неприятных запахов. Свежий ветер ворвался в зал, прокатился холодком по влажному полу.
— Ханна, — сказала я, вдыхая этот ветер свободы, начала новой жизни, — сходи-ка в лесок, в то место, где жил иноземец странный. Это теперь мой лес, не бойся. Срежь там лап елей да цветов каких поздних. Свяжем венки, украсим стены. Пусть лучше тут лесом пахнет, чем кислятиной! Еще грибов набери, на похлебку.
— Обещали накормить, а сами пашете на мне, что на молодой кобыле, — проворчала старуха недовольно. Она очень устала, потому что трудилась на славу. Да, небольшой отдых ей не помешает.
— На кухню сходи, — разрешила я. — Там в котле остатки варева. Что найдешь, все твое. Ах, да — к Гансу еще зайди. К Гансу Лесорубу. Знаешь, где он живет? Скажи, что завтра его помощь мне понадобится. За плату, конечно. Будем кое-что копать в лесу и сюда перевозить.
Старуху дважды упрашивать не пришлось. Она живо подобрала юбки и рванула доедать остатки нашей похлебки. А я осталась в зале, тихонько присела на чистую лавку, вдыхая свежий воздух, врывающийся в окна.
Что ж, теперь это моя жизнь. Это я осознала в полной мере.
Моя работа, мое дело, которое срочно надо поднять практически с нуля.
Времени поддаваться панике
