они батюшку, первое, что приходило им на ум:
– А почему собор закрыт?
– А где владыка проживает?
– А как вас зовут?
– А как собор называется?
Батюшка слегка улыбнулся, слушая их вопросы, а потом степенно огладил бороду и принялся отвечать:
– Вы, сорванцы этакие, как погляжу, ничегошеньки не знаете, а потому слушайте меня внимательно и запоминайте. Зовут меня отец Андрей, служу я в Покровском храме, который еще зимним называется. – И он указал рукой на видневшийся поблизости приземистый храм, крыша которого была выкрашена в зеленый цвет.
– А почему он зимний? – тут же послышался чей-то очередной вопрос.
– Да потому, что в нем обычно зимой служба происходит. А этот собор, что рядом с нами, Софийско-Успенским зовется, в нем с самого начала печи не сложены, а потому зимой он закрытым стоит до следующей весны. Вот скоро открыть должны. Владыка же наш живет в своих покоях, что внутри двора Софийского находятся. Только, боюсь, вас до него вряд ли сейчас допустят. Лучше приходите в праздничный день, когда он служить станет. Тогда и увидите владыку нашего.
Дети невольно притихли, и вопросов больше не последовало. Затем они, попрощавшись со священником, прошли на берег Иртыша, откуда открывался живописный вид на подгорную часть берега и скованную льдом реку. Но пронизывающий ветер заставил их вскоре вернуться обратно. Однако и этой короткой прогулкой они остались довольны.
Ивану Павловичу было стыдно, что он не успел подготовиться к прогулке, в результате чего знал о Тобольске ничуть не больше своих воспитанников. Потому он решил поискать в библиотеке что-то по истории края, о его древностях. Когда они вернулись обратно, то он не стал это дело откладывать и, отпустив ребят, тут же прошел в библиотеку. На его вопрос библиотекарь принес ему рукописные сочинения местных авторов, переплетенные кем-то из умельцев и одетые в картонный переплет, добавив при этом:
– Все, что могу предложить.
Менделеев попросил записать рукописи за ним и, вернувшись домой, быстро пролистал написанные разборчивым почерком рукописи, но не нашел ни одного ответа на вопросы заданные его учениками. Чуть подумав, он решил, что появился повод для визита к Корнильевым, у которых могут оказаться нужные ему книги, после чего у него словно гора спала с плеч.
И действительно, когда он явился к Корнильевым без приглашения, то Василий встретил его, как всегда, любезно и тут же провел в семейную библиотеку, которую по его словам начал собирать еще его дед в незапамятные времена. У Ивана Павловича от увиденного стоящего на полках книжного богатства, как говорится, глаза разбежались.
– Ой, сколько их, – только и мог он произнести, – ежели постараться все их прочесть, точно, не замечу, как жизнь пробежит…
– Да кто же вам мешает, – с усмешкой произнес Василий, – приходите, когда сочтете нужным, тем более других желающих в нашем Тобольске просто нет. Я вот уже прочел то, что мне было интересно. Иностранных авторов как-то не жалую, хотя несколькими языками владею. А ваш выбор мне неизвестен. Потому решайте сами, что вам больше потребно…
С этими словами он ушел, оставив Менделеева один на один с многочисленными книжными рядами. Просматривая надписи на обложках, он вскоре убедился, что большая часть книг издана действительно на иностранных языках: немецком или французском. И те авторы о Тобольске явно не писали. Зато вскоре наткнулся на пухлые тома, издаваемого Корнильевыми журнала «Иртыш, превращающийся в Иппокрену», и тут же отложил несколько из них, собираясь взять домой, если на то согласятся хозяева.
Через какое-то время в библиотеку заглянула Маша и с улыбкой спросила:
– Неужели нашли что-то полезное для себя? Я их почти все прочла, любопытно. Но малоинтересно. А вы на чем остановили свой выбор?
Он показал ей журналы, на что она в ответ одобрительно кивнула.
– Да, это именно те журналы, о которых я вам в прошлый раз говорила. Но, знаете, что интересно, продать от всего тиража удалось не более пяти штук, а остальное издание почти целиком передали в Приказ общественного призрения. Так они там и хранятся. Правда часть из них, как говорят, пошла на подарки ученикам, заканчивающим семинарию. Однако, как мне известно, денег за них мы так и не увидели. Так что судите сами, почему мой брат не хочет оставаться в городе, где наших предков и в грош не ставят.
– Зачем же вы так Маша, – впервые по имени обратился к ней Иван Павлович, – иные отзываются о вашем семействе лишь добрым словом, как мне самому много раз слышать доводилось.
В ответ лишь Маша махнула рукой и ничего не сказав, вышла. Иван Павлович еще некоторое время просматривал книги, а потом, подхватив отложенные им тома, вышел в гостиную. Там его уже поджидали брат и сестра, а на столе стояли стаканы с горячим чаем.
– Я заметила, что вы к этому напитку неравнодушны, а потому приготовила вам небольшой подарок с полуфунтом китайского чая. Когда-то наши предки занимались торговым делом, а потому возили на продажу чай из самого Китая. Вот небольшие запасы и нам достались.
С этими словами она положила на стол мешочек с вышитым на нем вензелем фирмы Корнильевых и пододвинула к Ивану Павловичу.
– Да что вы, право, – смутился он в очередной раз, – не заслужил я еще подобного подарка.
– Это ничего… Ежели я в вас не ошиблась, то вы вскоре заслужите и большего, чем это скромное подношение. Не буду скрывать, мне приятно общение с вами. Думаю, Василий в том со мной согласится.
– Несомненно, – кивнул тот головой.
От этих слов кровь прилила к лицу Ивана Павловича, и он неожиданно для себя, хотя никогда раньше этого не делал, кинулся целовать Машины руки, но сделал это как-то неловко, даже неуклюже, отчего Маша лишь рассмеялась и погладила его склоненную голову.
– Прекратите, – сказала она, – не люблю я этого. Мы по-простому воспитаны и к разным там поцелуям не приучены. У меня подобные порывы наших мужчин лишь смех и раздражение вызывают, – с этими словами она выдернула свою руку, которую все еще сжимал Менделеев и спрятала ее за спину, продолжая при том насмешливо смотреть на так и застывшего в полупоклоне и окончательно сконфузившегося Ивана Павловича.
Но вот у него от услышанного неожиданно кровь прилила к лицу, и он, пряча глаза, ненадолго присел на стул. А потому, не зная, как ответить, так и не найдя подходящих слов, почувствовал себя униженным, оскорбленным, соскочил со своего места и, не попрощавшись, насупившись, направился к дверям. Там он не мог сразу справиться с закрытой дверью, рванув ручку
