с тех пор жил в России. Так что грузинская кровь там была сильно разбавлена. Сам он признался, будто по секрету, что думает на русском, а оно вроде как показатель.
Трудно сказать, когда и как все началось. Если бы я знала… С тихого и значительного «здравствуйте, Маша»? Другим молоденьким медсестрам и врачам доставалось веселое «привет, Аня! Даша, Вера…». Я этой разницы не замечала, но, скорее всего, ее отметили другие. А я как блаженная - ни шепотков за спиной, ни пересудов не слышала, хотя они скорее всего были. И не то, чтобы отделение было полно сплетниц и недоброжелателей – нет. А сейчас так вообще вспоминалось исключительно хорошее – приятные моменты, забавные эпизоды…
Однажды было такое… стоило вспомнить тот случай, и я обязательно улыбалась - будто опять перед глазами... Тогда я сдала дежурство и шла… уже подходила к гардеробной. И вдруг услышала даже не смех, а гомерический хохот - женский. А для больницы это что-то запредельное – такой шум. Да еще если персонал...
И внутри тоже – человек десять и кто как: на полу корчатся, на подоконнике лежат, на корточках у стенки… и все в слезах, с потекшим макияжем, со стонами и икотой – смеются. Нет – ржут, потому что смех уже нездоровый, тот, который нужно водой отливать, похожий на истерику. И я охнула от порога:
- Вы что? Тише!
На какую-то секунду стало тише, а потом чей-то стон и опять... Потом остановились, конечно, воды выпили - я принесла. И рассказали… Надюша Шепелева из лор-отделения:
- Я просто проверить хот-тела, - цокала она зубами о стакан, обливаясь водой.
- Так – дальше без меня! – вскинула руки одна, а потом и вторая… третья, - а то не выйдем отсюда.
Народ быстро разбежался. Тогда Надюша еще раз глубоко и судорожно вздохнула, стараясь успокоиться.
- Ну…вчера вечером муж анекдот рассказал. У него бывает – сидит, тупится в смартфон, а потом гогочет. И обязательно мне нужно... И хоть бы что путёвое! А то - тупой примитив, отстой вообще. Ну я высказала, он обиделся. Короче - пр…рооверить захотела кто прав, - затряслась она опять, - да … твою ж мать! Сколько можно?
- Надь, ну расскажи быстренько… - улыбалась уже и я, вспоминая сцену перед этим.
- Ну… ворвалась и гаркнула: мужики идут, снимайте трусы! – натурально плакала она от смеха.
- И-и-и…? - закусила я кулак.
- Все, Маш – все! До одной. Все... д-движение это - снять. Ан… анекдот - там вроде общага и одна заскакивает – парни идут, снимайте трусы. Ну все и… а она – дуры-ы… - с батареи.
И вдруг я эту картину будто сама увидела – не общагу, а наших – Самсоновну из неврологии и Галину Викторовну из реанимации и остальных… сгрызла кулак в кровь! Чувствовала – тоже накрывает…
Нет - понятно... Неожиданно, громко - прозвучало, как приказ. И все равно - реакция какая-то... слишком. Совпало что-то? Звезды, настроение, положительные эмоции нужны позарез? Не знаю. Но эту массовую истерику я запомнила на всю жизнь. Потом у многих вошло в привычну носить на работу анекдоты, и у меня тоже. Но такое безумие больше не повторилось.
Замечательные девчонки… женщины. Конечно, обсуждали – и меня, и Шонию, как без этого? На глазах у всех происходило – с самого начала и до конца.
Со мной он всегда говорил серьезно, безо всяких смешков и шуточек. И в глаза не смотрел, а будто заглядывал - осторожно, словно что-то искал в них. Часто попадался навстречу, заговаривал… первым. Было бы мне нужно, всё бы я поняла правильно - и тайный смысл этих взглядов, и то, что сталкиваемся постоянно. А так… отвечала так же вежливо и со всем уважением – он уже тогда... Считалось, что долго в области он не задержится и сразу после ординатуры махнет в Питер или сразу в столицу.
Несколько раз я попадала в бригаду, где он ассистировал или уже сам оперировал под присмотром руководящего. И взгляды его понимала, как оценивающие - в профессиональном плане. Все считали, что он уже сейчас негласно подбирает себе бригаду, и я даже мечтала – вдруг возьмет к себе на постоянку?
И очень старалась – начиная от подготовки операционной и пациентов, проверки и подготовки всей необходимой хирургу аппаратуры (а современная операционная оснащена кучей техники) и до безукоризненного участия уже в самой операции. Да я из штанов выпрыгивала, чтобы понравиться Шонии! Потому что работать с ним было одно удовольствие. Да и «прописаться», наконец, в одной из шести операционных – конкретной, уже хотелось.
А потом… через какое-то время регулярного зависания после значительного «здравствуйте, Маша» и глубоких взглядов, он пригласил меня на свидание. Ошибиться и понять это как-то иначе было невозможно, сказано было предельно ясно:
- Маша, я вас заметил еще в перевязочном, на стажировке. Хотелось бы познакомиться ближе, по-настоящему. Перейти на «ты», наконец, - нервно улыбался он, независимо сунув руки в карманы медицинской куртки: - У меня тут – с собой, билеты на выбор: оперетта «Марица» или в кино... И столик тоже – в «Стеллсе»… на всякий случай…
Смотрел на меня и говорил все медленнее и тише, а потом вообще умолк. Стоял… ждал еще чего-то… Похоже, не знал, что я замужем – никого не спросил, а обручальных колец хирургические не носят. Ну, а для меня ожидаемо - как обухом по голове! Я ушам не верила… таращилась и усиленно соображала. Когда получилось, пришибленно объяснила, что как бы и уже… пристроена и вполне себе счастливо. Почти парализовало тогда от неожиданности, язык с трудом ворочался.
Он помолчал еще, посмотрел… извинился и отошел. А я выплакалась с перепугу! Долго еще обходила его и шарахалась. И зря – он меня услышал. Но поглядывал еще долго. А через год женился, и тогда я совсем успокоилась и расслабилась.
Сереже не рассказала – зачем? Ничего же не было? А, наверное, нужно было сказать– пускай бы знал, что я нравлюсь другим и боялся потерять. Может больше ценил бы. Может нет…
Через пару лет после того случая я решила доучиваться - пойти на хирургию, а Шония меня не пустил. Этот разговор я тоже хорошо запомнила. Тогда он остановил меня и, приобняв за плечи, повел к окну в торце коридора - «поговорить по делу». Сам присел на подоконник, а меня поставил так, чтобы хорошо видеть
