князья обычно жаловали городами и селами, то есть поселениями с работниками и с налаженным хозяйством, гарантировавшим определенный доход в виде налогов. Также пожалованный получал полное судебное право – мог судить своих новых поданных по своей воле и разумению.
Мещера той поры вовсе не была безлюдной. Хоть она и была пожалована ханом Тохтамышем Василию I, но уже более века здесь правили татары – мещерские князья, ширины. Так что учтем эти обстоятельства, а также иные источники, где четко сказано, что Василий II «пожаловал Городцом» царевича Касима.
Сказ 1. Касим идет!
Год 1452 от Р. Х. или 856 год от Хиджры.
Студеная выдалась зима, ранняя. Еще в месяце рабиу ас-сани, который урусы называют груднем (ноябрем), мороз споро взялся за дело в этом диком краю. И теперь широкая и полноводная Итиль-река, называемая урусами Йокой (Окой), превратилась в ровную дорогу, и по ней любой всадник запросто доедет от Москов-града до Мурома, а то и до самой Казани! Доедет, если не замерзнет насмерть во сне морозной ночью у потухшего костра, не провалится в коварную промоину, не задерут его волки или иной зверь, не подстрелит из лука мещеряк. Дикие места, опасные, глухие, не всякому по силам здесь выжить, редкий чужак отважится сюда сунуться, нарушив девственную тишину… Но вдруг донесся шум и гомон со льда реки-Оки. Да такой, что растревожил лесных птиц. И громче всех о своей тревоге сообщили громким карканьем лесные вороны.
Молодой ворон очнулся от дремы и внимательно посмотрел в сторону реки, откуда раздавалось хриплое карканье его сородичей. С чего бы это? Ворон – не сорока, и не серобокая ворона, не глупый воробей. Ворон – птица крупная и основательная, просто так галдеть не будет. Мощно оттолкнулся от сосновой ветки молодой ворон и, удачно поймав встречный порыв ветра, резко взмыл над лесом. Сразу повернул в сторону реки, откуда доносился вороновый гвалт. Над верхушками сосен он широко расправил крылья и теперь летел, зорко всматриваясь в просветы меж деревьями: вдруг еда какая…
Действительно, хорошая выдалась нынче зима, снежная, морозная, лютая. Множество лесных обитателей не пережили этой зимы на радость дикому зверю и им, воронам. Тяжелей всего пришлось оленям да косулям, слишком уж глубок снег, сколько сил потратишь, пока доберешься до жухлой травы. Вот и падали обессиленные, замерзали. Довелось отведать вороненку этой зимой и косули, и оленины, и даже лосем полакомился, что на протоке в промоину провалился, да так и вмерз. Славно попировала воронья стая, пока злые, голодные волки к лосю не набежали, но и у них отнял добычу лесной хозяин, которого медведем кличут. По всем правилам зимой медведю положено спать, но встречаются порой шатуны, что всякого зверя опасней.
Уже на подлете к реке услышал молодой ворон незнакомые звуки и запахи, много запахов, разных и странных. А как вылетел к реке, так и увидел ее, «змею»! Длинную, пеструю, шумную. Люди. Много людей.
Ворон сделал круг над головой «змеи» и не в силах сдержать охвативших его чувств, закаркал.
Длинной, пестрой, шумной петляющей змеей растянулось татарское войско по льду Оки-реки. Впереди всех на полет стрелы – десяток дозорных уланов в легких доспехах и со щитами на спинах. Под ними самые проворные кони, потому что дозорный, каким бы смельчаком он не был, завидев врага, должен не в бой бросаться, а коня разворачивать и гнать во весь дух – предупредить своего командира об опасности. Хотя какая сейчас опасность? Но правила строги: перед войском непременно должен идти дозор.
Во главе войска сразу за салтаном едет неспешным шагом царевичев каучин – карачи и мурзы, знатные, бывалые, проверенные в боях командиры. Блестят на солнце их островерхие шлемы, отороченные рыжими лисами, блестят покрытые мудреным узором нагрудные пластины, блестят кольчуги. Иней красиво серебрится на меховых воротниках и шапках седоков.
За каучином четыре вола тянут походную мечеть белого войлока, далее – накрытые дорогими кошмами арбы с семьями царевича и его карачей. Верные нукеры охраняют арбы, зорко глядя по сторонам.
Далее по четыре всадника в ряд – уланы и простые казаки. В руках у них копья с бунчуками, за спинами луки с колчанами, а щиты подвязаны к седлам. Никакой опасности они не ожидают, потому веселы и говорливы. Кто-то запел старую походную песню, остальные сразу подхватили.
За войском следует обоз – арбы и сани с семьями уланов и простых казаков, со сложенными юртами и пожитками. Татары долго не могли привыкнуть к этим русским телегам без колес и к снегу, который лежит здесь чуть ли не по полгода. Но скоро убедились, что сани хоть и меньше арбы, а влезает в них много больше, и по снегу они едут куда лучше.
С саней слышен быстрый говор и смех татарок, при мужьях они обычно молчаливы, а вот зацепились языками и сплетничают, перемывают подругам кости. С одних саней вдруг раздается плач проснувшегося ребенка, мать быстро сует ему в рот кусок белорыбицы в тонкой холстине, малец тут же замолкает и принимается удовлетворенно чмокать.
Замыкают обоз табун добрых лошадей и огромные возы с сеном. Не привыкли татары сами сено на зиму заготавливать. Зачем сено, когда степь есть? А здесь только бескрайние, опасные леса. Это сено великий князь Василь-хакан выдал воинам Касым-салтана и обещал вскоре прислать еще…
За обозом, сильно отстав, бредет стадо: волы, коровы да овцы. Из-за этого стада войско и движется так медленно. Но без него нельзя. Стадо для степняка – главное богатство. Что серебро? Серебром сыт не будешь, а скот еще и приплод дает. Охраняют стадо казаки с луками в руках. Любой, кто на стадо покусится, будь то дикий зверь или чужой человек, сразу стрелу получит. Разбираться никто не будет!
Вороненок покружил над стадом, потом быстро замахал крыльями и снова полетел к голове огромной петляющей змеи.
Во главе войска на арабских рысаках двое – сам салтан Касим и дядька его карача Усейн Кыпчак Сараев. А рысаки непростые – подарок великого князя Василь-хакана за победу под Галич-градом.
Хорош видом салтан Касим: доспехи на нем богатые, кованые, из самой страны Персии привезенные. Сабля в ножнах – дамасской стали, в рукоятке драгоценный камень рубин. Алым огнем блестит камень на солнце, словно глаз дикого зверя, и нет пощады от того глаза, как и от разящего клинка самого салтана.
