Вчера Филипп только об одном думал: он успел, на этот раз – успел. Они с Зоей успели. И мыслью-то это назвать нельзя, и сказать, что он вчера о чем-то думал – нельзя. Филипп просто знал, что так надо – бежать. Да, Агния так и говорит о своих видениях: «Я знаю это». Что в человеке есть помимо разума? Инстинкт? Рефлексы? Подсознание? Болезненное индуцирование сумасшедшими идеями шизофренички? Но девочка ведь была. И она, несомненно, разбилась бы, если бы не Филипп с Зоей, оказавшиеся вовремя у того зеленого дома. В последний момент успели.
«И время, время какое было тягучее, – вспоминал Филипп, – как в замедленной съемке – длинное время. Секунды часами казались, вечностью. Время умеет растягиваться и сжиматься. Может быть, время – это энергия, еще не распознанная наукой?»
Вчера Филипп, конечно, заглянул в палату Агнии.
– Все хорошо.
– Я знаю. Вы на этот раз успели, – спокойно и равнодушно сказала.
Без всяких там «молодцы» и «ура». Как если бы так все и должно было случиться – им с Зоей бежать сломя голову, а девочке остаться в живых.
«Эмоциональная ригидность – один из признаков шизофрении», – машинально отметил доктор Воздвиженский.
– Я просто устала, – еле слышно прошептала Агния, – если бы вы знали, как я устала…
А сам-то боли не чувствовал вчера, а ведь вывихнутая рука должна была болеть. Обязана была болеть!
Шли к своему флигелю. Зоя семенила рядом.
– Зоя, ты настоящий друг! – вдруг сказал Филипп.
Зоя подняла на него глаза. Стояли близко-близко. «Я ее не люблю», – печально подумал Филипп. Зоя вдруг отшатнулась, засмущалась, пошла вперед, потом вернулась.
– Вам бы поспать, Филипп Алексеевич.
– Я еще утренний обход не провел.
– Ничего с ними не случится. Я пройдусь по палатам, все все поймут.
– Да не поправляй ты каждую минуту…
Но Зоя все равно поправила все время сползавшую куртку с плеч доктора.
– Холодно ведь. Идите спать, Филипп Алексеевич.
Филиппу очень хотелось спать, очень. Но он подумал, что если сейчас даст слабину и завалится дрыхнуть – это будет уже через край совсем. Где это видано, чтобы доктор с утра пораньше спать залег? Что он, в конце концов, слабосильный? Подумаешь, вывих. Не землю же ему копать.
– Обезболивающие – всегда с седативным эффектом, – настаивала Зоя, – поспите часок и будете как огурец!
– Я и так как огурец, – проворчал Филипп, но встретил скептический взгляд медсестры и рассмеялся. – Что? Так заметно?
– Еще как!
– Зой, давай никому не рассказывать? – прошептал Филипп.
– О чем? – насторожилась Зоя.
Филипп поморщился:
– Ну, как мы вчера побежали. Чего мы побежали-то?
– Она так убедительно говорила, – пожала плечами медсестра, – как было не побежать? И дом этот я знаю зеленый…
Филипп остановился и пристально посмотрел на Зою.
– Что? Я не подслушивала, не специально, просто мимо шла.
– Я не об этом. Ты веришь, что можно увидеть будущее? Веришь, что Агния действительно увидела то, что может случиться в зеленом доме с девочкой?
– А почему нет? – Зоя удивленно вскинула брови. – Не всем дано, но кто-то это может. Почему не наша Агния?
– Ты меня поражаешь, Зоя! У тебя же медицинское образование! Пусть начальное.
– Среднее!
– Пусть среднее.
– И что? Филипп Алексеевич, вы так говорите, как будто руку не повредили, когда девочку ловили. Это вы меня поражаете! Было же. Все это случилось!
– Ну, да, – потупился Филипп.
– Вот именно.
– Но мы же врачи! – с пафосом выговорил доктор.
– И что?
– Мы – представители естественной науки!
– А мне мои преподаватели рассказывали, что каждый организм уникален, – съязвила Зоя.
– И что? – не понял Филипп.
– А то. У кого-то есть интуиция, у кого-то нет. Что здесь удивительного?
– Ты так считаешь? – Филипп ошарашенно смотрел на Зою.
«Какой же он все-таки наивный», – подумала медсестра.
Филиппу снился морской берег, чайки над легкой рябью бирюзовой воды. Горячий песок обжигал ступни. И все же Филипп преодолел эту желтую, жаркую полоску, отделяющую душную тень от спасительной, нежной влаги. До прекрасной прохладной воды оставался один шаг, когда шелест крыльев раздался за спиной. Филипп обернулся. И ничего. Пустота. Как же так? Ведь он только что шел по песку, а значит, он был, песок. И берег, и тень дерева. Куда все подевалось?
В коридоре – приглушенные голоса и возня. «Вот она, явь». За окном – темно. «Неужели проспал целый день?» Неловко повернулся, оперся на перевязанную руку.
Дверь распахнулась.
– Филипп Алексеевич, я ему говорю: вы спите, – в комнату влетела тетя Рая, – а он…
– Дело, не терпящее отлагательства, – пробасил Кузьмин, – мы же договаривались.
Филипп с трудом поднялся.
– Человек болеет, человек на бюллетени! – зачастила тетя Рая. – Не имеете никакого права…
– Кто? Я не имею? – Кузьмин развернул стул, оседлал его, сложил руки на спинке и замер, рассматривая Филиппа.
– Филипп Алексеевич, – развела руками тетя Рая, – ну и наглость!
– Все в порядке. Мы действительно договаривались.
– Если что – я здесь! – грозно возвестила санитарка.
– Охрана – зверь! – усмехнулся Кузьмин, когда они с Филиппом остались одни в комнате. – А теперь – рассказывай! Отпираться – бесполезняк.
– Какой бесполезняк? – не понял Филипп.
– Бесповоротный. Я записи наружного наблюдения видел.
– Какого наблюдения?
– Ты не проснулся еще, брателла? Вашего больничного наружного наблюдения. И по дороге еще что-нибудь найду, не волновайся. Колись давай, как вы у моего дома оказались?
Краткое содержание чеховской «Палаты № 6» развернулось перед Филиппом во всей своей неприглядной неотвратимости. Нельзя этому человеку, этому следователю Кузьмину правду рассказывать. На принудительное лечение упечет. А коллеги мудро констатируют: острый психоз индуцированного генеза.
Филипп понуро молчал.
– Повторяю вопрос, – жестко выговорил Кузьмин, – как вы оказались возле дома номер пять по Весенней улице?
Филипп молчал. Кузьмин упорно его рассматривал – и так голову поворачивая, и эдак.
