– Кажется, да, – откликнулся секретарь.
– Да, – согласился Фудо. – Он говорил мне о намерении посетить Вакаикуса. Но я не знаю, связано ли это с теми фуккацу.
– И я не знаю.
– Третий случай, – задумчиво произнес старший дознаватель. – Первыми двумя занимался Абэ. Он мертв. И вот теперь вы, Окада-сан, послали третьего перерожденца к дознавателю Рэйдену. Случайность?
– Случайность, – подтвердил Окада. – Совпадение.
– Случайностей не бывает, – возразил архивариус. – Совпадения – знаки, которые нам посылает судьба. Не так ли, Сэки-сан?
Я вздрогнул. Ледяные мурашки посыпались по спине от затылка до копчика. Только что Фудо повторил слова Одзаки Хэруо, человека, задушенного в доме, где никто не жил уже второй год.
– Выпьем, – предложил господин Сэки.
Объявить, за что мы пьем, он и не подумал.
Мы подняли чашки, держа их церемонно, обеими руками. Старший дознаватель, архивариус, секретарь – они смотрели на меня поверх своих чашек. Их взгляды… Не знаю почему, но мне вспомнились погребальные обряды. Чахоточный Абэ умер зимой, но осень – тоже удачное время для кончины. Если что, вряд ли Сэки Осаму выделит для моего погребения средства из казны.
4
«А что, господин? И ничего особенного!»
Старуха не солгала: баня действительно располагалась близ Ятагарасубаси – Большого Вороньего моста. Столбы в начале и конце моста были украшены изображениями трехлапого ворона – небесного проводника, посланного к императору Дзимму с целью даровать владыке победу. Случилось это давно и, разумеется, не в наших краях, но всякий раз, шагая по мосту, я чувствовал, что тоже имею какое-то отношение к возвышенной старине.
Глупости, конечно.
Мост часто ремонтировали, еще чаще ремонт шел насмарку, требуя нового. Чтобы ходить здесь с удобством, и впрямь надо было иметь три ноги, как у Большого Ворона. Пальцы тоже не повредят – держаться за перила.
Крыша бани, сделанная в китайском стиле, с высоким коньком и гнутыми карнизами, виднелась издалека. Это была совместная баня, для мужчин и женщин. Поговаривали, что к вечеру баня превращается в «мыльную страну», заведение особого рода, где молодые банщицы перед тем, как вступить с клиентом в плотскую связь, тщательно моют его горячей водой и растирают мочалкой.
Совместные бани с завидным постоянством запрещались указами сёгуна и распоряжениями правительства. Это случалось даже чаще, чем ремонт моста Ятагарасубаси. В народе такие указы звали «запретами на три дня». Имелось в виду, что первые три дня указ соблюдался со всей возможной строгостью, а на четвертый день местный чиновник, ведающий надзором за банями, получал «щегла в рукаве», то есть взятку – и все начинало работать, как раньше.
Мы с отцом ходили в баню подешевле, раздельную. Чтобы пар оставался в помещении, там не было окон, а входная дверь напоминала собачий лаз. Войти в эту дверь мы могли лишь согнувшись в три погибели, а войдя, справлялись с мытьем сами, без услуг банщиков.
Дверь бани у Вороньего моста – вернее, дверной проем, закрытый голубой занавеской – была выше моего роста. Над ней, прибитая к шесту, торчащему из стены, висела табличка с изображением лука и стрелы – иносказательно это значило «залезть в горячую воду». Слева от двери пара бамбуковых жердей отгораживала место наблюдателя. Отец рассказывал, когда-то тут сидел священник, молясь за посетителей, а теперь здесь просто взимали плату за вход. Сейчас место наблюдателя пустовало, но рядом стоял голый по пояс уборщик: отлынивал от работы, мерзавец, глазел на прохожих.
– Эй, ты! – я ухватил его за плечо. – Приведи сюда хозяина!
– Да на что вам хозяин, господин? – он ловко вывернулся, осклабился во весь щербатый рот. – Идемте, я вас проведу. Все сделаем в лучшем виде! Личный ящик для обуви и ценностей, под ключ…
Судя по гримасам уборщика, я бы поостерегся оставлять здесь ценности.
– Торюмон Рэйден, служба Карпа-и-Дракона! – рявкнул я так, что и Сэки Осаму бы обзавидовался. – Живо за хозяином, бездельник! Или устроить тебе головомойку?
Уборщик растворился так, словно был струйкой пара на ветру. Хозяин возник так, словно был голодным духом, а я – вкуснейшей из жертв.
– Господин, господин! – плотный, кругленький, он прыгал вокруг меня как мячик. – Клянусь, я ее установил! Можете проверить!
– Кого? – опешил я.
– Перегородку!
– Какую еще перегородку?
– Между женской и мужской половинами! Дощатую перегородку, вот такую – он показал рукой высоту злосчастной перегородки. – Все…
– В лучшем виде?
– В лучшем, господин, в наилучшем! Ради сохранения общественной морали! И вот, не побрезгуйте…
Из рукава хозяина выпорхнула связка монет. Не успел я опомниться, как «щегол» нырнул мне за пазуху и свил там уютное гнездышко. Похоже, уборщик забыл сказать хозяину про службу Карпа-и-Дракона, вот меня и приняли за очередного проверяющего. Можно было не сомневаться, что если я войду, то увижу, как в бане спешно воздвигают указанную перегородку. А когда я уйду, она исчезнет без следа.
– Хорошо, – я с важностью кивнул, не спеша разуверить хозяина в оценке моей личности. – Общественная мораль прежде всего. А теперь пришли ко мне банщицу Юко. Или нет, сперва расскажи мне о ней. А потом гони ее ко мне, понял?
Не знаю, что он там понял, но глаза хозяина вылезли из орбит:
– Прислать, господин?
– Да.
– К вам, господин?
– Да.
– Сюда, господин?
– Да, болван!
Я начал терять терпение.
– Как же я ее пришлю, господин, – хозяин вжал голову в плечи, – если она мертвая?
– Мертвая, – подтвердил уборщик, высовываясь из-за дверной занавески. – Верьте моему слову…
Хозяин часто-часто закивал:
– Это вам к святому какому-нибудь, господин, или к провидице. Говорят, есть такие, в кого духи мертвецов вселяются. Она вселится, согреет воды, намылит вас, помоет…
– Намылит? За кого ты меня принимаешь?
– А что, господин? И ничего особенного! Одному живую банщицу подавай, другому мертвую. Изысканный вкус, тонкие манеры…
– Когда она умерла?
Я ждал ответа «на днях» или чего-нибудь в этом роде. Вместо этого брови хозяина поползли на лоб:
– Да уж больше года. Вот я и удивился, что вы ее спрашиваете…
Больше года. «Третий случай, – свистит флейтой голос архивариуса Фудо. – Третий, если считать с прошлой осени…» Смерть банщицы. Заброшенное жилище. Покойник в доме. Фуккацу на почве ревности. «Мы были в ярости. Никогда в жизни я не испытывал подобной ярости.» Могильные цветы у крыльца. «Одному живую банщицу подавай, другому мертвую…»
