– Да... конечно. Он пришел около десяти.
– Он был в полном порядке?
Господин Белей позволил себе едва приметно улыбнуться, что у него могло считаться проявлением безудержного веселья.
– Думаю, в полном порядке... Но не могу сказать с уверенностью, что он был в своем обычном состоянии.
– Что вы хотите этим сказать?
– Он выглядел... как вам объяснить? Мечтательным... да, вот именно! Мечтательным и рассеянным. Он довольно долго простоял перед этим зеркалом в стиле Регентства, созерцая свое отражение, после чего спросил у меня, как мне кажется, пойдут ли ему усы. Длинные усы.
– И что вы ему ответили? – Морозини тоже развеселился.
– Что мои суждения в этой области совершенно неосновательны, но нам, англичанам, и в особенности – тем, кто служил в индийских войсках, подобные волосяные украшения всегда представляются несколько... неопрятными. Во всяком случае, это мое личное мнение...
– И мое тоже. Отрастив усы, он станет похож на торговца коврами... Вы не могли бы ему передать, что я позвоню вечером?
Лелея тайную надежду, что желание отрастить усы – это предел безумств, на которые способна толкнуть Вобрена страсть, Альдо остановил такси и назвал адрес Васильевых.
Цыганское племя обитало в небольшом трехэтажном доме на улице Клиньянкур. Ворота были заперты, но рядом с ними висел колокольчик, и Морозини уверенной рукой дернул за шнурок. На звон прибежал мальчик лет двенадцати с такими жгуче-черными глазами и волосами, что было ясно: он-то уж точно не в этом квартале родился. Коротко кивнув незнакомцу, мальчик спросил, что ему угодно.
– Видеть мадам Васильеву... Мадам Машу Васильеву, – уточнил Морозини. – Мне надо с ней поговорить...
– Вы из полиции?
– Разве я похож на полицейского?
– Не очень, но тот человек, что приходил сегодня с утра пораньше, тоже на полицейского не слишком-то смахивал...
– Да, это никуда не годится! – сокрушенно произнес Альдо, пряча улыбку. – До чего только мы докатимся, если полицейские станут сами на себя не похожи? Но я-то всего-навсего князь Морозини. Вот моя карточка, – прибавил он, достав из бумажника маленький картонный прямоугольник и протягивая его юному церберу, который на карточку и не взглянул.
– Так бы сразу и сказали! Пойдемте! Не знаю, обрадуется ли она вам, но ничего плохого вы ей точно не сделаете.
Альдо вслед за мальчиком вошел в довольно просторную комнату, должно быть, служившую семье Васильевых гостиной, потому что посередине стоял покрытый ковром стол, а на нем красовался самовар. Совершенно роскошный самовар, и Морозини на мгновение почудилось, будто он перенесся в Москву, и даже не в Москву, а куда дальше, потому что комната, завешанная драпировками и коврами, заваленная подушками, походила скорее на монгольскую юрту. Но ему некогда было разглядывать убранство цыганской гостиной, потому что у самовара сидела Маша и, время от времени всхлипывая, пила чай, а по лицу ее струились слезы. Она ничего не сказала, увидев вошедшего гостя, только молча кивнула на стул рядом и налила чашку чаю. Потом снова наполнила свою и припала к ней.
Морозини не стал нарушать молчания. Он тоже пригубил чай, обжегся, но не стал дуть на обжигающий напиток, который толстухе явно никаких неприятностей не доставлял. Наконец цыганка произнесла:
– Человек, который приходил до вас, полицейский то есть, сказал мне, что эти звери убили Петра, бросили его в воду.
– Да. Маленький Жанно Лебре прицепился к машине похитителей и таким образом выследил их до Сент-Уана. Но подобный конец можно было предвидеть с той самой минуты, как вашего брата похитили.
– Должно быть, вы правы. И до чего славный паренек этот Жанно!.. Расскажите мне, что происходило после того, как я ушла. Насколько я поняла, приходила какая-то женщина?
– Да, и ваш брат, видимо, заговорил, потому что она знала, где искать жемчужину. И если я смог, в свою очередь, эту даму выследить, то лишь благодаря полковнику Карлову, который! отвез вас и вернулся за мной. Это вы попросили его так сделать?
– Нет, но это вполне в его духе. Он старый ворчун, но ведь – русский человек, и его интересует все, что связано с Россией.
– Есть ли у вас хоть какие-то предположения насчет того, кто мог похитить Петра? И что это за женщина?
Маша пожала плечами – нет, никакого представления об этом она не имеет, – потом сказала:
– Мы ничего не знаем, но можете не сомневаться: мой отец; мои братья и я сама будем их искать и, с божьей помощью, найдем.
Она трижды по-православному осенила себя крестным знамением, потом снова принялась за чай.
– Но я думал, семья от Петра отказалась... – негромко произнес Морозини.
В мокрых от слез глазах сверкнула молния, не предвещавшая ничего доброго.
– Люди отказывались от него, пока он был жив, но смерть стирает все. Остается только то, что убит один из Васильевых, и убийцы должны заплатить за это собственной кровью. Понимаете?
– Да, понимаю... и, собственно, я пришел, чтобы отдать вам это.
Достав «Регентшу» из кожаного мешочка, в котором хранил ее, Морозини положил жемчужину на стол. Маша с минуту молча смотрела на драгоценность, но не протянула руки. Более того, она отшатнулась от стола.
– Мне ее не надо. Заберите обратно!
– Тем не менее по праву наследования она принадлежит вам.
– Какое там наследование? Петр ее украл.
– Нельзя украсть то, что брошено. Князь Юсупов увез с собой другие драгоценности, почему же он не взял жемчужину?
– Это его личное дело... Нет, мы не хотим ее брать. На ней кровь Петра, и она принесет нам несчастье.
– Она стоит целое состояние. Продайте ее!
– Продайте сами! В конце концов, это ваше ремесло, именно затем я вас разыскивала. Только деньги нам потом не приносите! Они будут такими же грязными, как и жемчужина. Морозини от удивления несколько минут не мог выговорить ни слова. Странная женщина! Отказывается от того, что другие сочли бы неслыханной удачей. И нельзя не признать в этом жесте величия, потому что Васильевы хоть и имеют успех, но небогаты.
– И как же мне в таком случае с этими деньгами поступить?
– А как хотите... Отдайте на благотворительные цели... или нет, лучше так: используйте их на то, чтобы обеспечить будущее мальчика, который, рискуя собственной жизнью, пытался помочь Петру. Дедушка старый, мальчик в любую минуту может остаться один. И тогда его ждет сиротский приют...
– Да, вот это в самом деле хорошая мысль...
Морозини встал, сунул в карман жемчужину и уже собирался откланяться, но Маша его удержала:
– Погодите еще минутку! Скажите, пожалуйста, та женщина, что приходила ночью... какая она из себя?
