этот момент.
Если — когда — я найду ее, я вставлю этот маячок в ее кожу. Лично, если придется.
Мрачная реальность сводит мои лопатки вместе, когда мы с Виктором выходим из машины. Вид, который нас встречает — это куча машин скорой помощи и полиции перед коттеджем.
Или тем, что от него осталось.
Место было разрушено до неузнаваемости. Остатки деревянного пола, дверей и мебели разбросаны — черные, грязные и едва узнаваемые. Некоторые из окружающих деревьев также сломались и упали навстречу своей гибели в разгар катастрофы.
Я замираю, мои ноги едва держат мое тело. Крики и приказы полиции и пожарных медленно затихают до приглушенного шума, как будто они говорят из-под воды.
Пронзительный звенящий звук наполняет мои уши, и меня выбрасывает из моего физического тела. Теперь мы отдельные сущности. В то время как снаружи я остаюсь спокойным, собранным и выгляжу совершенно невозмутимым, внутри меня вспыхивает опасное пламя, которое угрожает съесть мое тело заживо.
Я мельком вижу машину, которую подарил Саше в день ее отъезда. Виден только каркас транспортного средства, да и тот едва различим. Сцена прямо из какой-то ближневосточной войны.
Мои ноги сами по себе движутся к машине скорой помощи. Я ожидаю найти Сашу, стоящую перед разрушением с гребаной винтовкой, перекинутой через грудь, после того, как она убила тех, кто осмелился напасть на нее.
Но, возможно, это слишком оптимистично. Она все еще одна женщина, и хотя у нее яйца больше, чем у большинства мужчин, никто не может предсказать взрыв.
Должно быть, она была ранена при попытке бегства — это единственный вариант, который я допускаю.
Один из медиков имеет наглость пытаться помешать мне открыть заднюю дверь машины скорой помощи.
Он хватает меня за руку.
— Вы не можете этого сделать, сэр.
Я разворачиваю его и отталкиваю так сильно, что он оказывается на заднице на земле.
Когда он снова пытается встать, Виктор оказывается у него перед лицом.
Я протягиваю руку к ручке и останавливаюсь, когда чувствую легкую дрожь в конечностях. Явление, которое я полностью вычеркнул из своей системы. Феномен, который произошел только после того, как меня несколько дней подряд пытала банда садистов моего отца.
Успокойся, блять.
Если я прошел через этот темный период своей жизни, то смогу пережить и это.
Саша просто сжимает свою раненую руку или ногу внутри машины. Не может быть…
Моя рука опускается в тот момент, когда я открываю дверь.
На носилках лежит тело, накрытое белой простыней. Запах тошнотворно горелой плоти забивает мои ноздри, но это не причина, по которой мне трудно дышать.
Это черная рука, похожая на скелет, выглядывающая из-под простыни. Я медленно подхожу к ней, мои движения скованны и неестественны.
Я беру поджаренную руку в свою дрожащую. Пепел и обгоревшая плоть покрывают мою кожу, но единственное, на чем я сосредоточен — это кольцо, выжженное на предпоследнем пальце.
Я протираю верхнюю часть, и мое сердце, блять, падает на колени, когда показывается зеленый.
Нет.
Я снимаю его с части тела, и «Кирилла» смотрит мне прямо в лицо.
Блять, нет.
Я лихорадочно проверяю ее другое запястье, и моя рука неудержимо дрожит, когда я нахожу браслет, который я подарил ей на прошлый день рождения. Я изо всех сил пытаюсь отделить его от обожженной кожи, но, когда я вижу «Саша», крик вырывается из моего горла.
Черт возьми, нет.
Я не знаю, как остаюсь на ногах, когда снимаю ткань, чтобы увидеть ее лицо.
Или то, что раньше было лицом.
Вместо этого там черный скелет. Часть плоти расплавилась на кости, оставив кровавое месиво там, где должны были быть ее глаза, нос и губы. Ее волос больше нет, как и любых других черт, с которыми я мог бы ее идентифицировать.
Я долго стою там, изучая каждый ожог, каждый порез, каждую изуродованную черту.
Может быть, если я буду смотреть достаточно пристально, эта сцена исчезнет.
— Босс...
Моя голова медленно наклоняется в направлении Виктора. Он смотрит на обгоревшее тело, нахмурив брови и поджав губы. Это самое впечатлительное его выражение лица, которое я видел с тех пор, как мы потеряли Рулана и его бригаду в той последней миссии спецназа.
— Сотри это гребаное выражение со своего лица, Виктор. Это не Саша, — я не знаю, как, блять, я могу говорить спокойно, когда я на грани потери своего гребаного разума.
Кольцо и браслет горят в моих пальцах, как будто они все еще в огне.
— Прости, Кирилл.
— За что, черт возьми, ты извиняешься? Это не моя гребаная жена. Найди ее.
Он не двигается, ни на дюйм.
— Чего ты ждешь? Я сказал тебе, черт возьми, найти ее.
— Ты уже сделал это, Кирилл.
Я хватаю его за воротник и притягиваю к себе, чтобы заглянуть в его чертову несуществующую душу.
— Не морочь мне голову, Виктор. Я сказал тебе, что это не она, так что твоя задача — кивнуть своей гребаной головой и пойти искать ее.
Он ударяет меня по руке, и вместо того, чтобы убрать ее, он ее сжимает.
— Моя работа — говорить тебе суровые истины, и текущая из них заключается в том, что мы опоздали. Липовский умер после взрыва. Я понимаю, что ты не хочешь принять это…
Его слова обрываются, когда я бью кулаком ему по лицу. Он отшатывается назад, едва удерживаясь, прежде чем упасть.
— Заткнись нахуй. Она не умерла.
Он ничего не говорит, но его взгляд падает на кольцо и браслет, которые я все еще сжимаю в руке. Ему не нужно ничего озвучивать, чтобы я услышал.
— У тебя есть доказательства.
Я поднимаю голову и смотрю на облачное небо. Это серая, мрачная и абсолютно депрессивная история, но она не сравнится с темной бездной, которая в настоящее время заменила мое сердце.
Мир всегда был для меня монотонным — либо черным, либо серым. Единственный человек, который познакомил меня с гребаной радугой цветов, теперь стал черным.
Сейчас ее вырывают из моего сердца и оставляют за собой бездонную яму.
Все превратилось в пепел. Все, что я могу сделать, это уставиться в небо, почувствовать, как слезы наполняют мои глаза, и испустить дикий крик.
* * *
Я был готов поверить, что Саша не была мертва.
Любой мог надеть этот браслет и кольцо на труп, чтобы заставить меня думать, что это была моя Саша.
Но потом тест ДНК совпал, и теперь
