— Давай, тр4хни её, первым будешь, я ещё Макосю и Сухого позову сейчас, — Алфёрова наклонилась стянула с меня колготки и трусы, её подружки заржали. Я пыталась прикрыться и вернуть моё бельё на место. Увидев это, она пнула меня и наступила на руку.
— На4уй пошла. Я под уголовщину не подписывался, — Анцифиров оттолкнул её от меня к стене.
— А вы чё ржёте, тупорылые? Она сейчас встанет, и к Горохову пойдет. Заяву на вас накатает, бахнут вам судимость и будете вы с волчьим билетом толчки всю жизнь драить. Смешно?
Девки заткнулись.
— Серый, ты чего? Это же крыса! Наша крыса! Или у тебя на неё не стоит, — Алфёрова презрительно поморщилась.
— Ты вообще 4б4нутая, да? Не понимаешь, что отхватить можешь? Ленка, ты башкой имбецильной своей подумай.
Он повернулся к подружкам Алфёровой.
— Телефоны сюда, быстро, — рявкнул Анцифиров, и к нему потянулись руки с телефонами, — А теперь, суки, рот закрыли и вышли отсюда. И если хоть одна тварь хавальник свой откроет — инвалидом сделаю.
Глаза его злобно сверкнули, он оскалился, и испуганные подружки быстро вышли вон и закрыли дверь, не сомневаясь, что его слова с делом не разойдутся.
Я успела натянуть бельё и прикрыть обнаженную грудь, запахнув рубашку.
— Ленка, сучка ты тупорылая, ты какого х4ра творишь?
— Да всё как обычно же! Ты чего? Ну, может, немного перестаралась. Ну, а чё нет-то, бесит эта тварь просто, — она пнула меня опять, целясь в промежность.
— Да ты ох44ла, — он схватил её за руку и развернул к себе, понизил тон и зашипел ей почти на ухо, — У меня уже есть судимость по-малолетке, овца. Одна заява, один синяк и кому-то покажется, что тут дело нечисто, они раскрутят эту, — он кивнул головой в мою сторону, — А там по составу за три года на тяжкое насобирать можно. Секёшь? Я могу загреметь по полной. Я тогда тебя, тварь, придушу, — он сомкнул пальцы на её горле, и она захрипела.
Анцифиров схватил Алфёрову за волосы, сильно дёрнул вверх и она заскулила.
— Рот закрыла, и чтобы ни одна живая душа не узнала. Иначе я тебя 4бну. А теперь вышла, и чтоб я тебя больше сегодня не видел. Заеду завтра, тр4хну так, что неделю ходить не сможешь, тварь, — он жестко поцеловал и укусил её за губу до крови, — Шлюшкам своим скажи, телефоны раздам через полчаса у Кошевого, поняла?
Она кивнула и вышла.
Сергей повернулся ко мне спиной, и судя по дальнейшим действиям, начал удалять видео и аудио с телефонов. Я застегнула блузку на оставшиеся пуговицы, одернула юбку, но продолжала сидеть в том же углу, куда забилась в начале нападения. Когда он закончил, то вышел из туалета, ни разу не обернувшись, и плотно закрыл за собой дверь.
Я всхлипнула и разрыдалась, больше не сдерживая слёзы. Я не могла остановиться. Отчаяние и бессилие, моя беззащитность и неумение постоять за себя были мне противны. Я сама была противна себе. От мысли о том, что я сидела с голой грудью без трусов на полу перед целой кучей народа, меня начало выворачивать на изнанку прям на пол.
Я пообещала себе, что не задержусь в этом месте даже на один час больше, чем это потребуется. Я все силы брошу на подготовку к экзаменам. И я заберу отсюда Пчёлу.
Когда я привела себя в порядок и вышла из туалета, дискотека была в разгаре. Стараясь не попадаться никому на глаза, я быстро взяла мой пуховик, надела теплые штаны, и выбежала из школы. До дома тридцать километров, автобус поедет в нашу деревню не раньше, чем через три часа, пока он развезёт попутно других детей, я попаду домой за полночь. Я не готова сидеть и ждать конца веселья, пока мои мучители танцуют в спортзале и бухают в мужской раздевалке, а потом сидеть с некоторыми из них в одном автобусе ещё пару часов. Не могу. И я пошла домой пешком, несмотря на мороз, на темноту, на то, что дорога шла через лес и на мой страх диких зверей. Чтобы не замерзнуть, я шла достаточно быстро, мороз щипал щёки и сковывал пальцы. Дорога была пустынная, транспорт вообще тут ходил редко. За исключением школьного автобуса регулярно раз в два дня ездила только хлебовозка — старый советский ЗИЛ, который возил в деревни продукты. Я шагала вперёд уже минут тридцать, дорогу освещала полная луна. Вдоль дороги плотными рядами стояли высокие сосны. Вдруг дорогу осветили фары — машина. Я сошла на обочину, прижавшись в краю. Это была старая виды видавшая иномарка, красная Шкода 1989 года. Машина остановилась возле меня, дверь открылась, и я вздрогнула — за рулём был Анцифиров.
— Садись, — рявкнул он.
Я стала пятиться назад, а потом развернулась и рванула в лес. Хотя, рванула, это было сильно сказано, ноги мои проваливались в сугробы выше колена, и я передвигалась со скоростью улитки. Он очень быстро поймал меня, зажал подмышкой, матерясь на мои попытки отбиваться, швырнул меня в машину и сел за руль. Машина резко рванула вперед. Увидев мою попытку открыть дверь, парень ударил меня по рукам и заорал:
— Сиди смирно, 4ля. Домой тебя везу. Дура 4банутая.
Адреналин уже бродил по моим венам и меня трясло. Анцифиров молчал и смотрел на дорогу. Я заставляла себя дышать, от страха у меня потемнело в глазах. Печка в салоне не работала, было очень холодно. Через двадцать минут он остановил машину у моего дома, перегнулся через меня и открыл дверь. Я выпрыгнула из машины и не разбирая дороги побежала к калитке. Взвизгнув фарами, машина уехала.
9
После новогодних каникул я шла в школу, мысленно приготовившись к новым нападкам. Но, нет, в школе всё было спокойно, вся банда меня игнорировала, Алфёрова делала вид, что меня нет. Анцифиров в те редкие дни, когда не прогуливал школу, делал вид, что не замечает меня. Он сидел за задней партой, и иногда я физически ощущала его тяжёлый взгляд, от которого у меня жгло между лопатками.
Кафедра высшей математики и математической физики. Единственное место, куда я стремилась. В моих мечтах я не представляла себе иного места, где бы я была спокойна и занималась понятными, приятными вещами, которые способны увлечь меня. Я выбрала цифры. Они, на мой взгляд, объясняли все процессы, происходящие во Вселенной, они единственные были мне понятны, и с позиции цифр я рассматривала и географию, и историю, и биологические процессы. Иногда мне казалось, что даже человеческие эмоции также оцифрованы, и их можно представить как мелкие колонки бегущих цифр. Когда-то мне пришлось сменить обычную мне обстановку, переехать, оставить друзей и привычное окружение, и я столкнулась с суровой реальностью. Меня не приняли, меня отторгали, и я без особых на то сожалений нырнула с головой иллюзорный мир математики, понятный, простой, подчиняющийся своим законам. Как только я нашла для себя цифры, всё остальное перестало меня волновать, мне было плевать на общение со сверстниками, на их издёвки и попытки обидеть меня. У меня не было потребности разговаривать, выяснять отношения, доказывать, что они ошибаются. У меня были цифры. И моя сладкая девочка с пшеничными волосами, пахнущая карамельной сладкой ватой, хохочущая над моими шутками и обнимающая меня как единственное живое существо на планете. Моя Майя.
