class="p">дрался.
Скорее всего, мне придется гадать еще какое-то время. Он сказал мне всего два
слова. «Привет», когда Кристин познакомила нас, и «Ок», когда я сказал ему, куда он
может положить свои вещи, которые он нес в белом пакете для мусора.
И это все. Он почистил зубы и забрался в кровать. Полностью одетым. В джинсах и
всем остальном.
Не мне судить. На мне футболка с длинными рукавами и треники.
После описания Джеффа я ожидал... чего-то другого. Агрессии. Гнева.
Неповиновения. Некоторой дерзости.
Мэтью тихий, но бдительный. Сейчас он наблюдает за мной, краем глаза, хотя его
взгляд устремлен в потолок. Напряжение накрыло комнату, словно слишком тяжелое
одеяло.
– Иди спать, – говорю я тихо. – Я не стану тебя доставать.
Он не отвечает. Не двигается. Он даже не моргает.
Мой телефон звенит. Деклан.
Дек: Как твой новый сосед по комнате?
Я написал ему ранее, чтобы дать знать, что происходит, но так и не ответил на его
первое сообщение о том, что случилось. Теперь оно висит над нашими последними
сообщениями, словно гигантский слон в комнате. На экране. Как угодно.
Я обращаюсь к насущной проблеме.
Рев: Тихий
Дек: Как его зовут?
Рев: Мэтью
Дек: Он поедет с нами завтра в школу?
Хороший вопрос. Я всегда езжу в школу с Декланом. Мне нужно спросить
Кристин.
– Мы заперты? – Голос Мэтью хриплый и низкий.
Я смотрю на него. Он, наконец, перестал таращиться на потолок.
Я не понимаю его вопроса.
– Заперты?
– В спальне. – Он бросает взгляд на закрытую дверь. – Мы заперты здесь на ночь?
У меня уходит секунда, чтобы переварить то, что он имеет в виду. Я опускаю
телефон.
– Нет.
– Мне можно выйти в туалет?
– Да.
Я стараюсь не показывать тоном, насколько это необычный вопрос, а только то, что
я отвечаю на него, без всякого суждения. Довольно сложная задача для такого короткого
слова.
Пока его нет, я снова возвращаюсь к своему телефону.
Рев: Он только что спросил меня, запирают ли мама с папой нас на ночь в
нашей спальне.
Дек: Отстой
В точку.
Я закусываю губу и изучаю нашу переписку. Может быть, я просто воображаю
расстояние между нами, но я ненавижу скрывать от него что-то. Уже достаточно тяжело
скрывать это от Джеффа и Кристин.
Но теперь, когда я скрыл этот огромный секрет, я не уверен, как с этим справиться.
Пока я раздумываю, я осознаю, что Мэтью уже долго нет. Я не слышал текущей
воды или спуска туалета.
Я опускаю телефон в карман и босиком крадусь из комнаты. Дверь ванной открыта, свет выключен. Дверь в спальню Джеффа и Кристин закрыта. Весь дом погружен в
темноту.
Тишина окутывает меня. Я направляюсь вниз по коридору, в кухню.
Вдруг я его замечаю, внизу лестницы, уставившегося на входную дверь – которая
заперта на двойной замок. Чтобы открыть ее изнутри, нужен ключ.
Я останавливаюсь наверху лестницы.
– Мы заперты в доме, – шепчу я.
Он оборачивается и прижимается спиной к двери. В его руке нож.
В моем мозгу дважды раздается щелчок.
Нож. В его руке.
Это нож для чистки овощей из кухонного гарнитура, но все же это нож.
Никогда еще ребенок в нашем доме не брался за оружие.
Это был самый длинный день в моей жизни. Я почти что говорю это вслух, но
затем смотрю на лицо Мэтью и осознаю, что его день был еще длиннее. Я получил
письмо. У него побитое лицо.
Я понятия не имею, что делать. Позвать Джеффа и Кристин? Отправят ли они его в
колонию? Сделаю ли я ему снисхождение или закончу это прямо сейчас?
Я задумываюсь над тем, в каком положении я его застал. Он схватил нож и
направлялся к передней двери. Он не пошел за мной. И ни за кем в этом доме.
В следующее мгновение он, вероятно, попробовал бы выскочить через заднюю
дверь – которая отодвигается в сторону и закрывается обычной защелкой – и исчез бы.
Я сажусь на верхней ступени.
– Я же сказал, что не собираюсь тебя доставать.
Слова должны его успокоить, но это также служит напоминанием мне. Я мог бы
сцепиться с ним. Гораздо сильнее, чем тот, кто разбил ему лицо.
Эта мысль связывает меня с моим отцом, и я стараюсь выкинуть ее из головы.
– Опусти нож и отправляйся назад спать, и мы сможем сделать вид, что этого не
произошло.
Мэтью таращится на меня и ничего не говорит. Его грудь быстро вздымается и
опускается.
Я не двигаюсь. Я могу быть терпеливым.
Очевидно, он тоже.
Проходят десять минут. Двадцать. Я прислоняюсь головой к стене. Его дыхание
замедлилось, но он все так же продолжает стискивать нож.
Тридцать минут. Он скользит вниз вдоль
