и его подчинённый, а экспонат серпентария. Живой и шипящий.
Потом я не менее получаса переминался с ноги на ногу, а Алексей Константинович, рукавом пиджака смахивая со лба нервную испарину, изучал наработанные мной материалы дела. Несколько раз за это время он отвлекался от бумаг и бросал на меня полные тоски и чего-то еще, взгляды.
— Зачем ты всё это, Корнеев? — с невыразимой безысходной печалью на лице и в голосе, наконец-то закрыл дело майор Данилин, — Скажи, пожалуйста, для чего ты всё это⁈ — скованный косноязычием начальник смотрел на меня глазами неизлечимо больного человека, — Ты понимаешь, что теперь со всеми нами будет⁈
Мне показалось, что еще минута-другая и Алексей Константинович расплачется самыми настоящими слезами. Во всяком случае, лицо его с трясущимися губами, к этому было готово.
— Нас же с Дергачевым после этого, — он с болью и отвращением оттолкнул от себя указательным пальцем дело по ЛВЗ, — Нас же с волчьим билетом выпрут из органов! Навсегда! И никуда больше на нормальную работу не возьмут! Потому что из партии нас тоже выгонят! Ты это понимаешь, Корнеев⁈ Скажи, за что ты с нами так, лейтенант? Или ты думаешь, что сам ты в стороне останешься и тебя по молодости лет не тронут? Ты на это надеешься?
Во взгляде, которым жег меня майор, теперь уже преобладала лютая ненависть.
Пора было как-то выводить строгого начальника из штопора и гасить сжигающие его нервную систему, эмоции. Мне очень не хотелось, чтобы находясь сейчас в неадеквате, он наговорил того самого лишнего, что уже никогда не позволит нам с ним рука об руку бороться с преступностью. На благо любимой социалистической родины. А мужик-то он, при всех своих недостатках, не сказать, чтобы шибко уж плохой. И, как начальник, и, тем более, как профессионал.
— Товарищ майор, да не переживайте вы так! Заграница нам поможет! — взялся я утешать Данилина, сразу же и очень неудачно оговорившись по Фрейду, — Москва, то есть, нам поможет! Я это имел в виду, товарищ майор! — быстро поправился я, отреагировав на безмерно округлившиеся глаза шефа.
На фоне вчерашних плясок комитетчиков вокруг моей персоны, упоминание заграницы, действительно было неудачным. И впрямь, как бы не хватил кондратий майора!
— Всё согласовано с московскими товарищами и областным Управлением КГБ, Алексей Константинович! — в который уже раз пустился я во все тяжкие, напропалую блефуя и фуфлыжничая. — И еще, вы же знаете, товарищ майор, что коллегиально принятое решение не подразумевает персональной ответственности! Это я к тому, что моя подпись стоит перед вашей! — подсластил я горе начальника сомнительной, в данном конкретном случае, отмазкой.
По лицу своего руководителя я снова удостоверился, что враньё иногда имеет право на жизнь. Когда оно во благо. До сей минуты искаженное паническим ужасом лицо Данилина положительно начало меняться цветом. Причем, в лучшую сторону. Из мертвенно серого, оно постепенно, набирая живых оттенков, превращалось в нормальное человеческое. Его глаза, медленно, но верно наполнялись надеждой и здравым смыслом. И уже не напоминали собой светящиеся ненавистью угли адского пожарища.
— Рассказывай! — в голосе шефа моментально проклюнулись повелительные начальственные интонации, — Кто за тобой стоит? И что со всем этим дальше будет? — он уже без прежнего опасения, что дело по «ликёрке» его укусит ядовитыми зубами, отважно накрыл его ладонью.
— Не имею на это полномочий, товарищ майор! — нахально прикинулся я Исаевым-Штирлицем, — Все вопросы к полковнику госбезопасности Мартынову! Он в настоящее время исполняет обязанности начальника областного Управления. Хотите, я вам его служебный телефон дам? — я сделал вид, что тянусь в карман за блокнотом.
Взгляд майора Данилина вновь приобрел все признаки побитой и загнанной в угол собаки. От предоставления ему гэбэшного номера, он ожидаемо отказался. Тотчас! Причем, в категоричной форме. Одновременно с отказом, ко мне он тоже снова охладел и приветливостью во взгляде уже не радовал. Ну, да и ладно, детей нам с ним не крестить. Лишь бы согласовал моё процессуальное решение.
— Подпишите, пожалуйста, Алексей Константинович! — поторопил я обретшего суровость шефа, — Дергачев от нас с вами ждёт известий, чтобы своевременно доложить генералу Данкову. Об участии замнача городского ОБХСС майора Никитина в данном преступлении. Сами понимаете, если до начальника областного УВД эта информация дойдёт со стороны иных ведомств, то тогда точно, голов нам с вами не сносить!
Стиснув губы в нитку, Данилин какое-то время разглядывал пейзаж за окном. Потом, словно ныряя в ледяную полынью зимнего омута, придвинул к себе дело с пришпиленным к нему постановлением. И решительно расписался в его верхнем правом углу. Потом завизировал копии.
Забрав со стола уголовное дело и убедившись, что подписи начальника стоят там, где следует, я, уже не стесняясь, шумно выдохнул и от всей следовательской души поблагодарил его.
— Разрешите быть свободным, Алексей Константинович? — уважительно демонстрируя Данилину своё понимание того, кто есть в этом доме хозяин, испросил я разрешение на выход из кабинета, — Подполковник Дергачев просил зайти к нему сразу же после того, как я выйду от вас!
Прикуривавший сигарету майор, глубоко затянулся и махнул на меня рукой, давая понять, насколько сильно его тяготит моё нежелательное присутствие в этом кабинете.
Поскольку одет я был в партикулярное платье, то щелкать каблуками посчитал неуместным. Но головой на жест начальства я кивнул уважительно и к двери повернулся тоже по-уставному, и через левое плечо. В голове промелькнула здравая мысль, что с руководством надо бы как-то наладить отношения. Если не по-настоящему добрые, то хотя бы относительно ровные.
В приёмной меня встретили две пары симпатичных женских глаз. И, если одна из них была уже привычно весёлой, то вторая искрилась отнюдь не добром и не пониманием тонкой души комсомольца.
— Сволочь ты, Корнеев! — в очередной раз и с надрывом выдала мне своё откровение Тонечка, — Ниоткуда ты не сбегал! Ты мне опять всё наврал! — скосила она взгляд на отвернувшуюся к стене и подрагивающую плечами Валентину, — И ни в какой Владивосток ты тоже не уезжаешь! Сволочь ты! — для надёжности еще раз пригвоздила она меня бранным словом после вполне убедительного разоблачения.
Своего раздражения и досады она даже не пыталась скрывать. Видимо, умная девушка Антонина отдавала себе отчет, что в категоричной форме отказавшись следовать за мной в изгнание, она совершила роковую и непоправимую ошибку. И утратила все основания для дальнейшего склонения меня к
